Критическая история гностицизма и его влияния. Том 3. Жак Маттер

он составил Евангелие, которое дополнил аллегорическими рисунками и которое, по его словам, упало с небес.

      Эти аллегорические рисунки напоминают рисунки каббалистов и Офитов, которым они, несомненно, подражали. Утверждается, что именно благодаря этому произведению, которое персы называют Эрсенки-Мани, Манес соблазнил царя Ормисдаса.

      Весьма вероятно, что при составлении этого кодекса он не ограничивался истинно евангельскими доктринами, как и в своем учении. Он понимал откровение в самом широком смысле и приписывал мудрецам и пророкам язычества столь возвышенные откровения, что предпочитал их откровениям иудеев.

      Идея, доминирующая во всей его системе, – это пантеизм, который в большей или меньшей степени пронизывает все школы гнозиса, но который он почерпнул из других мест, и, несомненно, из его источника в регионах Индии и на границах Китая, по которым он путешествовал, чтобы удовлетворить свою страсть к теософским спекуляциям. По его мнению, причина всего сущего – в Боге; но, в конечном счете, Бог – во всем. Все души равны; Бог есть во всех них. Это одушевление не ограничивается людьми и животными; то же самое происходит и с растениями.78

      Это пантеизм, но он модифицирован древним дуализмом Азии. Мы видим, – говорит он, – во всех земных существованиях: здесь зло, там добро. Бог добра не является автором зла, бог зла не является автором добра; это два независимых, вечных бога, главы двух разных империй. Они обязательно и по самой своей природе являются врагами друг друга.

      Этот дуализм, которому не предшествует никакая идея монотеизма, примечателен. Он существенно отличается от учения Зороастра, в котором появляется идея неизвестного Отца, бесконечного бытия, безграничного времени, Зеруане-Акерене, которую Манес полностью отвергает.

      В Персии две оживленные партии – ибо в богословии, как и в политике, фракции столь же яростны – оспаривали вопросы дуализма и тритеизма, укрытые неясностью Зенд-Авесты.

      Одна из этих партий, магусы, поддерживала догму чистого дуализма. Именно к этой секте примыкал Манес. В то же время он сблизился с дуализмом Бардесана и с системой Маркиона о добром и злом боге. В его глазах это было согласие тем более желательным, что он больше любил Сирию, с которой его сближало место его рождения.

      Определяя две империи и характеризуя двух богов, Манес проявляет себя как маг, зороастриец и гностик. Символ доброго бога – свет, а его владения – империя всего чистого; злой бог управляет империей зла и тьмы.

      Согласно Зороастру и магам, принцип зла, Ахриман, – это деградировавший Разум, связанный с материей; в то время как, по мнению Манеса, злой бог, Сатана, – это просто гений материи.79

      Здесь Манес очень близко сошелся с офитами и некоторыми другими гностиками. В то же время неясность, которую он допускал в отношении принципа зла, путая его с материей, защищала его от ортодоксов, которые упрекали его за догмат о двух столь разных богах. Манес боялся этих упреков тем больше, что не был очень ортодоксальным в собственно богословии, в догмате

78

Theodoreti Fabul. hæret. lib. I, c. 26. – Epiphanii Hares, LXVI, c. 8 и 33. – Chrysostomi Opp. t. II, p. 363, ed. Benedict. – Hieronymi Opp. in vol. II, p. 370, ed. Venet. – Августин, De natura boni, c. 44.

79

Сатана тождественен материи. Theod, Fabul. hæret, l. e. – Epiph, Hæres, LXVI, c. 14. Θεὸς καὶ ὑλὴ. 2 См. выше, т. II, с. 144.