Зов предков. Екатерина Порва

стараясь вспомнить: в шесть лет Инары уже началась новая материнская беременность, поэтому чаще всего именно я сидела с сестрой. Но она очень любит родителей, несмотря на то, что в какой-то момент жизни они наверняка не дали ей того объема любви, который нужен.

      – Знаешь… ты любила сидеть одна во дворе и считать пролетающих птиц. Потом описывала мне каждую из них, спрашивала, какого они вида. А я не знала, поэтому сочиняла тебе сказки про каждую из них.

      – Правда?

      Я киваю, смеясь.

      – Ты знала, что это лишь вымысел – прямо тебе говорила. Но, несмотря на это, всегда слушала с упоением. Мы часто ходили к Мадлен, когда она еще была замужем.

      – Кажется, я помню его… мне он не нравился.

      Вспомнив один из случаев, стараюсь не разразиться хохотом, но не могу сдержаться.

      – Знаешь, ты это открыто выражала! Однажды бросила в него мячик и даже не извинилась самостоятельно. А когда Мадлен брала тебя на руки, и ее муж пытался сделать то же, прижималась к ней ближе и говорила, что он тебе не нужен.

      Она смеется тихо и мелодично, как будто перешептываются соцветия колокольчиков – больше с придыханием, чем звонко и раскатисто, как Натан. Несмотря на это, он же просит ее говорить тише – и вправду, голос у сестрицы громогласный.

      – А в остальном ты была обычным ребенком. Обычным, спокойным и сдержанным. Я учила тебя плакать и говорить о своих чувствах близким, когда тебе было пять. Ты пыхтела и будто тужилась, и я напугалась, что у тебя что-то болит. А ты сказала что-то вроде «мне надо сдержать то, что катится у меня из глаз, иначе я расстрою папу с мамой!», и когда я стала тебя переубеждать, ты так громко расплакалась, что сбежались родители, и начали веселить тебя. Тогда я впервые увидела, что твое лицо, покрытое слезами и раскрасневшееся, может так громко хохотать.

      Вижу боковым зрением, как она незаметно улыбается. Мне нравится, что я могу дарить ей улыбку – из-за отсутствия друзей в ней нет той жизни и страсти жить, какая есть в Натане. Он-то весь в нашего папу.

      – Мне кажется, я даже это помню, – скованно говорит она, – ну… спасибо, что рассказала.

      Я киваю, обнимаясь с ней на прощание.

      – Не засиживайся допоздна, хорошо? Можешь поужинать у подружки, я не обижусь.

      Она уже с обычным серьезным и смущенным выражением кивает, уходя в нужную сторону, и издалека машет мне напоследок.

      Мой путь в лес не занял так уж много времени; я снова пытаюсь вдыхать запахи, которые окружают, чтобы запомнить каждую мелочь. Почему-то сейчас кажется, что вот-вот случится необъяснимое горе, с которым нам придется справиться. Все эти разговоры, воспоминания и приготовление обедов уйдет в прошлое и перестанет быть таким естественным… и так я больше всего переживаю за Инару. На экзамен отчасти пошла из-за этого предчувствия, отчасти – из необходимости его сдать, ибо назначенная дата была совсем не сегодня, а минимум через неделю.

      Тропинка в гору становится круче, прежде