Брошенец. Зоя Константиновна Илькович

но тело уже жило на пределе чувств в ожидании жестокой расправы.

      Люба почти сдалась, физическая и умственная вялость навалилась на нее тяжелой горой, сознание почти не работало. Абсурдный мир жестокости накрыл ее с головой. Ей хотелось выпросить у своего мучителя в подарок за прежнюю покорность хотя бы двадцать четыре часа жизни. Душа была наполнена ужасом предстоящего.

      Смерть стояла рядом, предвкушая поживу, смеялась зубастым ртом. Ей так хотелось броситься отсюда вон, исчезнуть, превратиться в незаметную букашку, залезть в щель и затаиться…. Но время неумолимо истекало, а она по-прежнему находилась в объятиях безысходности и полной прострации от страха, представляя собой страшное зрелище осужденного на казнь.

      Ты еще живешь, а тебя уже нет. Каждое сотворение на земле хочет жить, и, когда это было бы в ее власти, она сейчас сама убила бы его, чтобы спастись.

      Терзаемая душевной пыткой, словно накрытая черной тенью, с тысячами молоточков, стучащих в ушах, с отказывающимся повиноваться ей разумом, Люба ждала своей участи. Но инстинкт выживания вскоре возвратился к ней. Осознание близкой смерти заставило ее искать вокруг себя что-нибудь, что помогло бы ей. Но, не найдя ничего, Люба вдруг решила: чем терпеть мучительную смерть, лучше уж самой умереть. Она стала связывать веревки, которыми была связана убежавшая девушка, надеясь повеситься до того, как он войдет, но не успела.

      Послышались быстрые шаги. Василий вошел, и по его глазам, подернутым огнем бешеной злобы, было видно, что он уже решил, как она умрет. Люба судорожно сглотнула и закрыла лицо руками, ее охватил озноб, зубы стучали, стало трудно дышать. Она зарыдала от ужаса и даже закрытыми глазами почувствовала, что он подходит к ней.

      Он схватил ее за волосы и поднял. Стоя под его страшным взглядом, она почти потеряла сознание.

      – О чем думаешь перед казнью?

      – Прошу вас, пожалуйста, не надо!

      – На кол! – коротко бросил он со злобой и вытащил ее на улицу. Она громко зарыдала и стала умолять его не делать этого.

      – Тебя давно надо было на кол насадить. Сейчас и сядешь.

      Василий подозвал старого китайца, рубившего хворост во дворе, и велел стащить с нее штаны и белье, что злобный карлик сделал с ухмылкой. Они за руки и ноги потащили ее за избушку, туда, где в землю был вбит кол. Она стала вырываться и жутко закричала, затем потеряла сознание. Они подтащили ее к колу уже без сознания, и у них пропал интерес.

      Очнулась она от того, что ее облили водой. Василий сидел возле нее и ждал. Она зашевелилась и застонала.

      – Встань! – приказал он, – и разденься догола. Она еле поднялась и, привычная к такому приказу, молча сняла с себя одежду, думая, что он собрался насиловать ее. Но он, взяв рукой за цепь, выволок ее наружу и позвал китайцев. Затем нагнул ее голову и зажал между своих колен. И с силой стал хлестать ее ремнем по голой спине и ягодицам.

      Сначала она стонала и рыдала.

      – Не надо, не надо, прошу вас! – Но он бил и бил, войдя в раж. Из ран на спине стекали тонкие струйки крови, она ослабла и стала