Иное мне неведомо. Элиса Леви

так считаю я, просто это всем бросается в глаза. Потому что камень может поведать вам свои истории. Беспокойство, вызываемое у меня чужой семьёй, с которой я ещё не была даже знакома, усиливалось и поднималось из моего желудка к горлу подобно тому, как росли мои ногти или волосы или как нарастало жжение в животе.

      В течение трёх недель, пока продолжались работы, все жители посёлка проводили целые дни возле этого дома. Даже Хуана переместила туда свой стул и стул своего брата, и стало казаться, что её больше не волнует наступление конца света. Люди садились и молча глядели или обсуждали и аплодировали хорошо сделанной работе, и даже приносили рабочим воду и колбасу. Каталина тоже заглядывала туда по утрам, словно её руки нигде больше не требовались. А затем, во второй половине дня, в баре Хавьера, она рассказывала нам, Марко, Хавьеру и мне, как продвигается ремонт. Втроём они предупреждали, что если новички вызывают у меня такие опасения, то я могу даже возненавидеть их, а ненависть в деревнях опаснее ружей, леса и болезней. Да нет же, нет-нет, отвечала я, просто я испытываю не ненависть, а любопытство. Вопрос ведь в том, кто их разлюбил и почему, да так сильно, что им пришлось покинуть город.

      Однажды под вечер в баре Каталина сообщила, что дом уже готов, и вдруг расплакалась. Я всё меньше и меньше терпела её слёзы, потому что если моя сестра плачет только от болей в теле, то Каталина – от всего остального и даже еще больше. Вы вряд ли представляете себе, но в школе, когда мы были маленькими, с нами происходило то же самое. Каталина могла разрыдаться, если её туфли становились белыми от пыли грунтовой дороги. Или если в школьном дворе натыкалась на занозы. К тому же Каталина ревела подолгу: если заноза попадала в её кожу утром, то она и вечером не умолкала. Я сжимала щёчки Каталины ладонями, чтобы привлечь её внимание, и повторяла, что если она продолжит оплакивать каждый движущийся сантиметр в мире, то в конце концов умрёт дома от обезвоживания организма. А теперь, когда мы уже не ходим в школу, она продолжает реветь по таким вещам, как завершение ремонтных работ в доме Химены или этот нелепый конец света. На самом деле мне всегда казалось, что Каталина постоянно льёт слёзы от неуверенности, которую вызывает у неё всё, что происходит за дверью её дома. Понятно, что из-за ожога ноги она будет плакать всю жизнь.

      «А тебе какое дело, что они закончили ремонт?» – спросил Марко агрессивным тоном, который всегда у него появляется, если он чего-то не знает. «Никакого, но что же я теперь буду делать по утрам?» «Ну, вернёшься к своим цыплятам», – ответила я. Каталина работает в инкубаторе в Большом Посёлке. Мы с ней бросили школу одновременно. Когда нам исполнилось по семнадцать, мы объявили, что ни одного года больше учиться не будем, так и поступили. Ведь учёба давалась нам не очень легко. Я понимала, что настоящая жизнь – за пределами школы, что я не могу транжирить время и что моя голова многого стоит, тогда как в этих четырёх стенах я чувствовала себя зверушкой в зоопарке, к тому же в крошечной клетке. А Каталине