показывая зубы», – сказала я ей. А отец взял на руки ребёнка, который не переставал плакать. «Большое спасибо за приём», – сказал он мне. И прежде чем они вошли в дом, я сообщила им, что я – Маленькая Лея, а Большая Лея – это моя мать, и что она скоро принесёт им овощную корзину, ведь она владелица бакалейной лавки. Затем все присутствующие принялись выкрикивать свои имена. Я – Марга, из аптеки в Большом Посёлке. Я – Хуана, сестра Хулито, но теперь я стала просто Хуаной, без брата. Я – Марсела, а он – Адольфо, мы пасём у речки коров породы туданка. А Каталина подошла и объявила: Я – Каталина, я выхаживаю цыплят в инкубаторе братьев Хорхе, и её щёки стали твёрдыми, как фундук, и красными, как закат в семь часов пополудни. А Эстебан заявил: Я – Эстебан, и больше ничего не добавил, потому что он только и мог сказать: Я – Эстебан, самый боязливый человек в мире, каким его знают в посёлке, или: Я – Эстебан, тот самый, кто убил собаку Леи, но он ограничился своим именем. Я – отец Антон, служитель церкви, тот, кто служит воскресную мессу и звонит в колокола. Но я на Антона не смотрела, потому что не ведаю, каково ваше мнение, а я ничего не хочу знать о боге. Иногда Антон останавливает меня в посёлке и кричит: «Куда это шагает Маленькая Лея, которая так редко ступает по полу моей церкви?» И он пытается впарить мне мероприятия для молодёжи. А я ему повторяю: «Антон, Антон, – я отказываюсь называть его «отцом», поскольку у меня уже есть свой отец, а этот всего лишь пастырь овец, – лучше промолчать, чем лишнее болтать. Молчание меня не красит, а вот тебе лучше держать рот на замке».