Стальные Бури. И пусть они укажет нам Путь…. Александр Скопинцев

ощущения, но потом она твёрдо и тихо сказала:

      – О таком, князь, и думать не смей. Не бывать тому, что у тебя на уме. Я верная раба царя московского, и стою на пути великого служения.

      Курбский, чувствуя холод её слов, отдёрнул руку, а её фигура оставалась неподвижной, словно гранитная статуя. Царь же, не обращая внимания на происходящее, продолжал свою речь, глядя на мужчин перед собой:

      – Земли наши, воды русские обильны, да порядок в них мал. Но не варягов будем призывать, а сами порядок наведём!

      С этими словами толпа взорвалась криками одобрения. Мужики, ободрённые его решительными словами, выкрикивали в поддержку, их лица, казалось, светились от внутреннего подъёма.

      – Крамолу изведём! – продолжил царь, его голос перекрывал шум толпы, будто гром с небес. – А людей работящих, посадских, в обиду давать не будем!

      В палатах Кремля царило небывалое оживление. Воздух, казалось, звенел от напряжения и предвкушения грядущих событий. Иван Васильевич, грозный царь всея Руси, стоял посреди зала, окруженный толпой взбудораженных мужиков. Его глаза горели решимостью, а каждое слово, слетавшее с уст, падало в толпу, как искра в сухую солому.

      – Не бывать больше унижениям на земле русской! – гремел голос царя, эхом отражаясь от стен белокаменных палат.

      Толпа мужиков, словно единый организм, вторила каждому его слову. Лица их раскраснелись, глаза блестели, а руки то и дело взлетали вверх в едином порыве.

      – Правда твоя, государь! – кричали они, их голоса сливались в единый гул. – Не дадим басурманам землю нашу топтать!

      В этот момент к Ефросинье, стоявшей чуть поодаль и с тревогой, наблюдавшей за происходящим, подбежал запыхавшийся слуга. Его лицо было бледным, а глаза широко раскрыты от волнения.

      – Там, – прошептал он, склонившись к её уху, – там… там трое к царю ломятся. Послы, говорят.

      Ефросиния нахмурилась, её тонкие брови сошлись на переносице. Она резко повернулась к слуге, её голос прозвучал грозно и властно:

      – Из Казани?

      Слуга лишь кивнул, не в силах произнести ни слова.

      – Впусти, – приказала она, и в её глазах мелькнула тревога.

      Через несколько мгновений двери палаты распахнулись, и в зал вошли трое послов в сопровождении охраны и воинов казанского ханства. Их появление было подобно внезапному порыву ветра, ворвавшемуся в душное помещение.

      Одежды послов поражали своим великолепием и экзотичностью. На них были длинные, до пят, халаты из тончайшего шелка, расшитые золотыми нитями. Узоры, покрывавшие ткань, рассказывали древние легенды степных народов – здесь были и летящие орлы, и быстроногие кони, и цветущие сады. Пояса, украшенные драгоценными камнями, подчеркивали стройность фигур. На головах послов красовались высокие меховые шапки, отороченные соболем – символ власти и богатства.

      Воины, сопровождавшие послов, были облачены в кольчуги тонкой работы, поверх которых