Зимняя вишня. Владимир Валуцкий

шпиона.

      – Она за тебя, дурак, боится. А что, правда кто-то может на нас напасть?

      – Ты тоже боишься?

      Он-то, конечно, ничего не боится. Всегда был сам по себе и себе на уме. Сидит с удочкой, неколебимый как скала.

      – На хрена мы кому нужны… – вдруг говорит Витька очень тихо.

      – Как это? – Я опешила.

      – А вот так. – (И я, словно увидев его впервые, замечаю, какие усталые и блеклые у него глаза.) – Если и будет война, так оттого, что сами передеремся.

      – Вить, а ты тоже в партии? – спрашиваю я, не переставая удивляться: вот тебе и скала…

      Он будто не слышит, задумчиво смотрит на реку, кусает травинку.

      – Женька, друг, из Афгана в цинковой упаковке вернулся. А в тот же день из нашей части три АКМ уперли. Идиотство, бардак. Ничего вы еще не знаете… – Помолчал. – Служил бы я летчиком на границе, сел бы в машину…

      – И что?

      Он наконец повернулся ко мне, поглядел снисходительно и улыбнулся:

      – Много будешь знать – скоро состаришься. А вам, бабам, этого никак нельзя.

      Глава седьмая

      Час от часу не легче

      Не повезло больше Антошке. Единственная рыбка приехала домой в банке, и что самое интересное – живет, плавает по кругу, тычется носом в стекло.

      А Антошка спит, усталый и счастливый.

      Я прикрыла к нему плотнее дверь и села за телефон. Надо же узнать, что нового в доме.

      – Лариска? Привет. Ты одна?

      – Валюшка у меня. – Голос у Лариски взволнованный. – Тут такие события, скорей поднимайся.

      Поднимаюсь. Валюшка сидит на тахте вся зареванная, под глазом держит рубль, а под рублем – синяк.

      – Представляешь! Он ее избил!

      – Как тварь! – подхватывает, всхлипывая, Валюшка. – Я прошу: только, пожалуйста, в лицо не бей, как я в саду покажусь? А он… Как тварь!

      – А что случилось?

      – Приревновал, видите ли, Отелло с клюшкой!

      – Я ему честно сказала: была на дне рождения, у Лариски можешь спросить, а он…

      – Кто тебя за язык тащил? – говорит Лариска.

      – Чего же мне было врать, если ничего не было? Он спрашивает: танцевала? Я говорю: подумаешь, всего два раза с одним мальчиком. А он: провожал? Я говорю: подумаешь, всего до остановки, а он… Как тварь! – снова захлебывается Валюшка от этого жалостливого слова.

      Я сажусь рядом, глажу ее кудряшки.

      – Дура ты у нас, Валюшка. Ты Сашку знаешь, зачем лезешь на рожон? Ври во спасение.

      – А еще лучше – бросай его, подонка! – вышагивает по комнате Лариска. – Было бы от кого терпеть. Уже давно ежу ясно, что он как спортсмен не состоялся.

      – Я его боюсь…

      – Убьет он тебя, что ли?

      Валюшка уверенно, почти восторженно кивает:

      – Убьет! Ты бы видела, какие у него глаза были! Белые!

      – Вообще, такой может убить, – подумав, соглашается Лариска.

      – Он столько всего в жизни пережил, у него такой характер взрывной, неустойчивый, – удобнее прилаживая рубль, рассказывает Валюшка. – И столько интриг в команде вокруг него, что он сейчас все может, он… Ой! – вдруг переходит