Пляска демонов. Денис Некрасов

и которые теперь заполнились гнилой стоячей водой. Френсис любил эти дальние прогулки – и пешие, и конные – с мамой и папой. В Голлоуэе у него были свои, близкие сердцу, места, которые он непременно посещал каждый раз, когда приезжал сюда. Это было подобно какому-то обычаю рыцарских времен – душа Френсиса была связана с суровой и бесплодной шотландской землей какими-то вечными, нерасторжимыми узами. И если бы его спросили, какое у него самое любимое место на свете, он бы, не задумываясь, ответил – Париж, но если бы встал вопрос, где его родимый край, он бы после мгновения раздумья, тихо и робко сказал, стесняясь своих чувств: посреди березовых рощ Каледонии, поющих на ветру старинную и заунывную песню многих поколений его предков.

      В тот первый день юный баронет успел побывать и на озере Киндар, и на берегу реки Нит, протекавшей по живописной долине, некогда целиком принадлежавшей предкам Френсиса, а ныне отделявшей Дандренанский манор от родового Гнезда Жаворонка, отобранного после поражения якобитского восстания 1715 года у сэра Уильяма Максвелла и переданного во владение побочной ветви клана вместе с титулами графов Нитдсейлов и лордов Хэрисов. За свою преданность Стюартам лорд Уильям был наказан еще и тем, что после смерти не обрел упокоения в Кэрлавероке, как все его предки, а был похоронен в Вечном Городе, где жил в изгнании. После пресечения его ветви уже в следующем поколении, Гнездо Жаворонка могло бы перейти по наследству к внучатому племяннику Вильяма Максвелла – Арчибальду, внуку сэра Роберта, первого барона Дандренан, и прадеду нынешнего барона Дандренан, носящего то же имя. Однако по воле Ганноверских узурпаторов дандренанские Максвеллы не могли теперь именоваться даже лордами Хэрис и графами Нитсдейл. Бросив полный смиренной тоски и обреченной грусти взор на Кэрлаверок и пожухшую, по-осеннему серую и невзрачную долину Нита, Френсис Максвелл поскакал на песчаную отмель Солуэй-Ферта, в то место, где, как ему представлялось, Мария Стюарт, еще будучи королевой, отбросив последние колебания, сделала роковой шаг в лодку, которая доставила её на предательский английский берег. С бушующего залива дул ледяной соленый ветер, чуть ли не выбивавший хрупкого лорда из седла. Однако из надменной гордости, унаследованной от спесивых средневековых баронов, Френсис специально подставил порывам вихря свое нежное, по-детски милое личико. Ему даже доставляло удовольствие терпеть хлесткие удары соленых брызг. Когда Френсис уже к вечеру вернулся в Дандренан, все лицо его было красным и опухшим. У него был вид безвкусно нарумянившейся престарелой кокотки, но люди, усердно работавшие в аббатстве, не были знакомы с этим явлением, а потому юный лорд произвел на них жалостливое впечатление ребенка, изощренно побитого за свою строптивость. Все они почтительно кланялись баронету Дандренан, а за спиной его хихикали. Он милостиво принимал изъявления преданности, а про себя раздраженно думал: «Как много чужих и посторонних людей. И главное смотрят, как мы живем, всё замечают, а потом будут обсуждать». Как можно понять, Френсис не любил публики и