Быть огню. Эльма Зеленжар

был лишен нежности. Влажный, властный и грубый, словно Асавин овладевал девушкой через рот. Дивника замычала и уперлась в его грудь руками, желая оттолкнуть. Пальцы дрожали и скребли по мокрой ткани дублета. Он отстранился от нее, посмотрел стальными холодными глазами:

      – Ну чего же ты? Разве не этого ты хотела?

      Она ничего не ответила, и Асавина это одновременно злило и заводило. Неужели она действительно такая нежная сахарная фигурка или набивает себе цену?

      – Посмотри на меня.

      Дивника несмело подняла глаза.

      – Неужели ты действительно так глупа и не понимаешь, что мужчина, с которым ты кокетничаешь, захочет взять свое?

      Асавин ожидал, что спадет эта невинная маска, обнажая истинную сущность, и он сможет насытить свою похоть, выплеснуть все без остатка и прогнать грозу за море. Ее лицо и правда изменилось. Лицо еще сильней побелело, глаза расширились от ужаса, особенно, когда его ладонь нырнула под нижнюю рубаху, прокладывая путь по бедру.

      – Нет, пожалуйста, не надо… – Голос срывался и дрожал. Казалось, она сейчас разрыдается в этой по-мертвецки застывшей позе. Она не кричала, не била его, не вырывалась, только вцепилась деревянными пальцами в его руку, старясь остановить. – Пожалуйста. Я не хочу…

      Хотелось крикнуть ей в лицо: «Лгунья», – но останавливал страх в ее глазах. Асавин никогда не принуждал своих любовниц. И мысль о том, что он насилует эту девушку, нисколько его не возбуждала. «Это все поганая кровь во мне, – подумал он, – ненавистная, дряная кровь». Асавин медленно убрал ладонь с ее бедра. Хотелось сказать: «Извини. Не знаю, что нашло на меня», – но он прекрасно знал, что. Подавленная злость и животная похоть. Он вышел под дождь, не оборачиваясь.

      На следующее утро Асавин долго не мог встать с постели. До него дошло, что он до смерти перепугал девчонку, но извиняться перед ней ему не хотелось. Он решил делать вид, что ничего не произошло. Благо работы по восстановлению лаборатории было еще много. Дивника перестала приходить к ним, и это было к лучшему.

      Наконец с восстановлением лаборатории было покончено. Асавин начал ассистировать Лонану в производстве «вспышек», и вскоре кипучая деятельность вытеснила из головы ту дождливую ночь, его неуместную темную грубость, испуганные глаза Дивники.

      Когда со «вспышками» было покончено, настала пора действительно сложных задач: травяной стали и сломанного прибора Морока. Они долго обсуждали чертежи, несколько раз даже крепко поспорили.

      – Это невозможно, – наконец сдался Лонан. – Только посмотри – тут, должно быть, стоял очень сложный шестеренчатый механизм, но гай его знает какой именно. Получить бы хотя бы гравюру! А сплав… Такой мы, даже имея несколько образцов Вербины, никак не сможем воссоздать. Потому что непонятно, как он это делал!

      Они составили список всех препятствий и представили Мороку, но тот нисколько не удивился. Через пару дней после этого в лаборатории появился новый алхимический аппарат. Такого Асавин никогда прежде не