Два царя. Валентина Карпицкая

но бережно ухоженная. Лицо приметное, белое, глаза почти чёрные, с молниями, а взгляд вощаной, добрый.

      Между тем на столе задымилась разлитая по глиняным мискам уха. Хозяйка подала блюдо с хлебом и в конце принесла маленькую, но убористую баклашечку с вином.

      – Садитесь, сыновцы, кушайте во здравие! – пригласила ласково.

      Сама же отошла в сторону, села подле окошка на лавочке и взялась за шитьё.

      Дочка притихла рядом с матерью; склонившись к пяльцам, принялась за хитрое-мудрое рукоделие, вышивание, поглядывая исподтишка на бранных пришельцев.

      Саин-Булат, положа руку на сердце, благодарно склонил голову и первым занял место. За ним Юшко, перекрестившись, пристроился с краю. Последним, поклонившись земно святым образам и проговоря молитву Иисусову, умостился господарь дома.

      – Речка наша торовата[12]. Уловы такие, что убору нет! – бережно пододвинув к себе миску, повёл он разговор.

      – Да что там – ручей и только! Перейти можно, не снимая сапог! – прищурив весёлые глаза, усмехнулся Юшко.

      – Не знаешь ты нашу реку, – буркнул мужик. – Такие проказы весной строит! Дурит, вздувается грозно, мельницы сносит! В большеводье даже сом зашёл размером с колоду – поймал за лапу плывшего медведя, а тот и выволок его на берег. Тут я ножом обоих и убил.

      Засмеялся, не поверив, Юшко, пуще прежнего подзадорив мужика, – и тот молча схватился за ложку.

      Авдотья, улыбнувшись, заступилась за мужа:

      – Прокоп и рыбарь, и охотник добрый. Бьёт зверя сохатого, и волку и медведю спуску нет. А тот медведко-купальщик ногу-то ему и приломал, хромает теперь.

      Саин-Булат одобрительно глянул на бывалого охотника: он и сам любил звериный бой, не раз ходил на медведя. И мужик, поймав взгляд, тут же забыл пустяшную обиду, поднял чарку:

      – Ну, как говорится, первая колом, вторая соколом, прочие мелкими пташками.

      По вековому обычаю выпили и без лишних слов, не суетно, помня о святости стола, наперебой застучали ложками.

      Юшко быстрее всех осушил свою миску и обтёр губы:

      – Ай да сударынька! И дом ровно птичье гнёздышко, и еда – что ни в рот, то спасибо!

      – Ничего, живём помалу, Бог подпитывает. Да и Прохор искусный на всякое ремесло, – довольная похвалой, зарделась жёнушка.

      Хозяин же и вовсе осмелел, заговорил со всей своей прямотою:

      – Бывало и у нас доброй жизни, какую-никакую молочинку и мясинку имели, а ныне в нужде живём, тянем тягло[13] непомерное. А прислужники государевы ездят из деревни в деревню на подводах, скотину засекли, товару и конских кормов с пашенных людей сверх указанной пошлины грабежом да насильством берут. Те, кто должен защищать свой народ, сдирают с наших тел последний лоскут, из ртов вырывают последний кусок, терзают людей, злые волки!

      Авдотья с тех слов палец иглой до крови уколола, охнув, уронила шитьё на колени. Лицо её стало бледным от волнения:

      – Гостейки добрые, не слушайте вы эти пустые речи, всякую бессмыслицу! – И принялась

12

Тороватость – щедрость.

13

Тягло – государственная повинность крестьян и посадских людей.