Два царя. Валентина Карпицкая

взглянул на воинов, измученных долгой ездой, и кивнул головой:

      – Гащивал я как-то в здешних местах… Помнится, там из-под рощицы речка вытекает, а за ней деревня стоит. Заедем, спросимся на постой.

      Своротили с дороги и, проскакав малость, остановились у реки. Мелконькая, бродовая, но бегучая, и дно – мякоть, а по нему спинастые голавли лениво разгуливали на пригреве. Всполошилась рыба, разлетелась по сторонам, когда кони в воду зашли.

      Напоив лошадей, поднялись всадники на склон, и предстала их глазам унылая картина. В запустение лежала землица, повсюду завладели ею травы, пашня кустовьем поросла, а кое-где и лесом-рощей, а меж деревьев домишки сутулились, все на один вид: срублены из сосновых брёвен, крыши дранью либо дёрном покрыты. Некоторые совсем худенькие: спадаются, врастают по самые окна в землю. А в округе ни стуку, ни звуку – тишина.

      Саин-Булат дал волю ратникам выбрать себе кров. Сам же, подозвав Юшко, направил коня в конец деревни. Там над крышей избы воровато мотался горький дымок и таял в небе.

      Разнуздав лошадей, оставили на виду, привязав к пряслам. Потоптавшись возле крылечка на ворохе соломы, навалились на низкую дубовую дверь и, спугнув её с петель, словно птицу с гнезда, принагнувшись, в дом вошли.

      Уютное тепло обдало гостей. За печным заслоном огонь весело берёзовые поленья хрумкал. На угольках калёных похлёбка рыбная в горшке варилась. Сквозь крошечное, в пол-локтя мутное окошко на светлые деревянные полы лился солнечный ручеёк. А в хате бедность кричала: стены сплошь голы; не было ничего, кроме простых лавок, сундука да стола. Только и богатства что три иконы в красном углу, украшенных вышитыми полотенцами: Спасителя, Пресвятой Богородицы, всеобщей Заступницы, и Николы Чудотворца.

      Навстречу с лавки поднялся сурового виду лохматый человек и замер, с опаской глядя на воинов, рослых, бравых молодцов.

      – Благословенно буде имя Господне, – слегка склонив голову, негромко поздоровался один из них, чернявый, и от голоса его повеяло дружелюбием, приветливостью.

      – Аминь, – отдал поклон хозяин и сощурился, будто от солнца, рассматривая приятное лицо незнакомца: высокий лоб, лицо скуластое, татарское, длинной дугой чёрные брови охраняют большие грустливые карие глаза, ус и борода малые, как у юноши.

      – Нашим бы коням сенца беремцо[10] да овса ярого, а нам у огня погреться, – поклонившись, попросил второй: ростом высок, собою молод и пригож, с прорехой на правом рукаве, а под ней на перевязи багряное пятно.

      – Что-то не спамятываю, кто такие, чьего рода-племени? – вкрадчиво спросил мужик, покосившись на багровину.

      – Ратные мы. С войны домой ворочаемся. А это наш воевода, астраханский царевич, князь Саин-Булат.

      – Царе-евич? – усомнился хозяин. – Из перебежчиков, что ль?

      – Отец мой, султан Бек-Булат, из рода царей большой Орды, правнук Ахмат-хана, верой и правдой служил русскому государю и голову положил на службе той. Я его дело продолжаю, – спокойно, с достоинством ответил воевода.

      И тут мужика словно подменили: распахнулась душа русская, любо стало, что у высокого гостя

10

Беремя – охапка, сколько можно обнять руками.