Гимназисты. Истории о мальчиках XIX века. Аркадий Аверченко

чувствуете уважение к человеку, когда он вас вот как душить будет.

      И, дрожа от бешенства, Борис Борисович поднял свой кулачок и показал, как будет душить.

      – Ах ты, немецкая селедка! – прошептал кто-то и, разжевав бумагу, искусно влепил её в борт фрака Бориса Борисовича.

      Учитель опешил. Несколько секунд длилось молчание.

      – Хорошо, – наконец как-то подавленно проговорил он. – Я вот так с этим и пойду к директору. Я покажу ему это. Я расскажу ему, что вы со мной делаете, как вы меня мучаете. Я приведу его в класс, и пусть он сам смотрит на всех этих чертей (учитель показал на висевших по потолку на ниточке чертей), на это перо и на эту чернильницу, и я скажу, что самый главный и злой, самый грубый, бессмысленный скот – это Вахнов.

      – За что вы ругаетесь?! – вскочил Вахнов. – Вы всегда надо мной издеваетесь. Я ничего не делаю, а вы ругаетесь.

      И Вахнов вдруг завыл благим матом.

      Учитель растерялся и полез в карман за табакеркой. Он медленно вынул её из кармана, постучал по ней пальцем, открыл крышку, достал щепотку табаку и, не сводя глаз с Вахнова, начал потихоньку нюхать. Вахнов продолжал выть, внимательно наблюдая сквозь пальцы учителя.

      – Я пойду жаловаться инспектору, – проговорил Вахнов, перестав вдруг завывать, и порывисто направился к двери.

      – Вахнов, назад! – остановил его нерешительно учитель.

      – А за что вы ругаетесь? Вы меня поймали? Когда поймаете…

      – А не пойман, так не вор? Эхе-хе… Вахнов… Нехорошо…

      В ответ Вахнов, садясь на место, дернул за перо.

      – Ты и теперь скажешь, что не ты.

      – Теперь я со злости.

      – Со злости? – огорчённо переспросил учитель и покачал головой. – Вахнов, Вахнов…

      Учитель глубоко вздохнул и задумался.

      Вахнов начал пищать так, как пищат маленькие, ещё слепые щенки.

      – Ва-а-хнов!.. – уныло проговорил учитель.

      – Я давно знаю, что я Вахнов.

      – Ты знаешь… Ты много знаешь… У тебя хорошее сердце, Вахнов… Сердце лошади… иди жалуйся.

      Борис Борисович закрыл глаза и опустил голову на руки. Он чувствовал какой-то особенный упадок сил.

      – Иди жалуйся на меня, – повторил он снова, с трудом открывая глаза. – Иди скажи, что тебе надоел старый, больной Борис Борисович, у которого пять человек на плечах…

      Вахнов опять задёргал перо.

      Учитель бессильно опустил голову.

      – Да брось, – обратился к Вахнову Касицкий, – ведь болен же человек!

      Но на Вахнова нашло. Он, спрятав голову под скамью, начал хрюкать.

      Борис Борисович беспомощно оглянулся.

      – Послушай ты, идиот! – вскочил Корнев, обращаясь к Вахнову. – Господа, да уймите же его! – обратился он к ближайшим товарищам Вахнова.

      Серб Августич, сорвавшись с места, каким-то клубком подлетел к Вахнову и, как зверь, скаля зубы, с налитыми кровью глазами, прохрипел своим твёрдым наречием:

      – Скотына! Убью!

      Вахнов так и обмер.

      – Дрань!

      – Я