Гимназисты. Истории о мальчиках XIX века. Аркадий Аверченко

иначе устроить. Всё основано на форме, на дисциплине, на страхе старших уронить как-нибудь своё достоинство, но из-за этого достоинство ребёнка ни во что не ставится и безжалостно попирается на каждом шагу нашими педагогами. А посмотрите у англичан! Там уже десятилетний мальчуган сознает себя джентльменом. Я не о вас говорю… Ваши уроки совершенно отвечают тому, как, по-моему, должно быть поставлено дело. И я не могу удержаться, чтобы не сказать, monsieur[5] Томылин… – мать посмотрела на Тёму, на мгновение остановилась в нерешительности, вскинула глазами на Томылина и быстро продолжала по-французски: – …чем вы влияете на детей и чем получаете широкий доступ к их сердцам: вы щадите чувство собственного достоинства ребёнка; он знает, что его маленькое самолюбие вам так же дорого, как и ваше собственное.

      – Если приятна деятельность, то ещё приятнее оценка её…

      – Она приятна и необходима, по-моему. Поверьте, что мы, родители, ничем не повредили бы вам, если б имели возможность почаще делиться с вами, учителями, впечатлениями. А в теперешнем виде ваша гимназия мне напоминает суд, в котором есть и председатель, и прокурор, и постоянный подсудимый и только нет защитника этого маленького и, потому что маленького, особенно нуждающегося в защитнике подсудимого…

      Томылин молча улыбнулся.

      – Ах, какая прелесть твой Томылин, – сказала дорогой мать, полная впечатлений неожиданной встречи.

      Тёма был счастлив за своего учителя и тоже переживал наслаждение от бывшего свидания.

      – Мама, за что тебя у Бориса Борисовича благодарили?

      – Я предложила им переговорить с тётей Надей, чтобы устроить одну дочь классной дамой, а другую учительницей музыки.

      – В институте?

      – В институте. Вот видишь, и не будут просить милостыню, если даже, не дай бог, и умрёт Борис Борисович…

      Тёме после всего пережитого совсем не хотелось приниматься за приготовление уроков для другого дня.

      Зина давно уже сидела за уроками, а Тёма все никак не мог найти нужной ему тетради. Брат и сестра занимались в маленькой комнатке, всегда под непосредственным наблюдением матери, которая обыкновенно в это время что-нибудь читала, сидя поодаль в кресле.

      Тёма уже двадцатый раз рассеянно переходил от стола к этажерке, где на отдельной полке, в невозможном беспорядке, в контрасте с полкой сестры, валялась перепутанная, хаотическая куча книг и тетрадей.

      Зина не выдержала и, молча, бросив работу, наблюдала за братом.

      – Показать тебе, Тёма, как ты ходишь? – спросила она и, не дожидаясь, встала, вытянула шею, сделала бессмысленные глаза, открыла рот, опустила руки и с согнутыми коленками начала ходить бесцельно, толкаясь от одной стенки к другой.

      Тёме решительно всё равно было как ни тянуть время, лишь бы не заниматься, и он с удовольствием смотрел на сестру.

      Мать, оторвавшись от чтения, строго прикрикнула на детей.

      – Мама, – проговорила Зина, – я уже полстраницы написала.

      – Моя тетрадь где-то затерялась, – в оправдание проговорил нараспев Тёма.

      – Сама

5

Мистер (от фр. Monsieur).