Гимназисты. Истории о мальчиках XIX века. Аркадий Аверченко

и всматривается в эту, пережившую своих хозяев, пуговку, и ещё дороже она ему. Какие-то обрывки неясных, грустных и сладких мыслей – как этот замирающий день, здесь холодный и неприветливый, а там, между туч, в том кусочке догорающего неба, охватывающий мальчика жгучим сожалением, – толпятся в голове Тёмы и не хотят, и мешают, и не пускают на свободу где-то там, глубоко в голове или в сердце как будто сидящую отчетливую мысль.

      – Тёмочка, зайдите на часок ко мне, – выскакивает, увидев в окно Тёму, Кейзеровна.

      Тёма входит в тёплую, чистую избу, вдыхает в себя знакомый запах глины с навозом, которой заботливая хозяйка смазывает пол и печку, скользит глазами по жёлтому чистому полу, белым стенам, маленьким занавесочкам, потемневшему лицу рыхлой Кейзеровны и ждёт.

      – Тёмочка, кто у вас учитель немецкого языка?

      – Борис Борисович, – отвечает Тёма.

      – Вы знаете, Тёмочка, у Бориса Борисовича моя сестра в услужении.

      Тёма ласково, осторожно говорит:

      – Он сегодня немножко заболел.

      – Заболел? Чем заболел? – встрепенулась Кейзеровна.

      – У него голова заболела, он не докончил урока.

      – Голова? – И Кейзеровна делает большие глаза, и губы её собираются в маленький, тесный кружок. – Ох, Тёмочка, сестре они больше тридцати рублей должны. Надо идтить.

      Тёма слышит тревожную, тоскливую нотку в этом «идтить», и эта тревога передаётся и охватывает его.

      В его воображении рисуются больной учитель и пять старых женщин, которых Тёма никогда не видал, но которые вдруг, как живые, встали перед ним: вот горбатая, морщинистая старуха – это тётка; вот слепая, с длинными седыми волосами – мать.

      – Кейзеровна, у матери учителя бельма на глазах?

      – Нет.

      – Они бедные?

      – Бедные, Тёмочка! Не дай бог его смерти, хуже моего им будет.

      – Что ж они будут делать?

      – А уж и не знаю… Старуху и тётку, может, в богадельню возьмут… пастор устроит, а жена и дочери – хоть милостыньку на улицу иди просить.

      – Милостыньку? – переспрашивает Тёма, и его глаза широко раскрываются.

      – Милостыньку, Тёмочка. Вот когда вырастете, будете ехать в карете и дадите им копеечку…

      – Я рубль дам.

      – Что бросите, за все господь заплатит. Бедному человеку подать, всё равно что господа встретить… и удача всегда во всём будет. Ну, Тёмочка, я пойду.

      Тёма неохотно встает. Ему хочется расспросить и об учителе ещё, и об этих женщинах, которые обречены на милостыньку. Мысли его толпятся около этой милостыньки, которая представляется ему неизбежным выходом.

      Придя домой, он утомлённо садится на диван возле матери и говорит:

      – Знаешь, мама, Борис Борисович заболел… Кейзеровны сестра у них служит. Я ей сказал, что он заболел… Знаешь, мама, если он умрёт, его мать и тётку в богадельню возьмут, а жена и две дочки пойдут милостыню просить.

      – Кейзеровна говорит?

      – Да, Кейзеровна. Мама, можно мне яблока?

      – Можно.

      Тёма