Гимназисты. Истории о мальчиках XIX века. Аркадий Аверченко

Всё пережитое, перечувствованное, выстраданное – не даёт никаких прав. Это оценка того, кому непосредственно с рук на руки отдаешь свой десятилетний, напряжённый до боли труд. Убийственное равнодушие… Общие соображения?! Точно это общее существует отвлечённо, где-то само для себя, а не для тех же отдельных субъектов… Точно это общее, а не они сами, со временем станет за них в ряды честных, беззаветных работников своей родины… Точно нельзя, не нарушая этого общего, не топтать в грязь самолюбия ребёнка.

      – Едем, – проговорила она нервно садившемуся мужу, – едем скорее от этих неуязвимых людей, которые думают только о своих удобствах и не в состоянии даже вспомнить, что сами были когда-то детьми.

      Вечером было прислано определение педагогического совета. Тёма в течение недели должен был на лишний час оставаться в гимназии после уроков.

      На следующий день Тёма с надлежащими инструкциями был отправлен в гимназию уже один.

      Поднимаясь по лестнице, Тёма лицом к лицу столкнулся с директором. Он не заметил сначала директора, который, стоя наверху, молча, внимательно наблюдал маленькую фигурку, усердно шагавшую через две ступени. Когда, поднявшись, он увидел директора, – чёрные глаза последнего строго и холодно смотрели на него.

      Тёма испуганно, неловко стащил шапку и поклонился.

      Директор едва заметно кивнул головой и отвёл глаза.

VIIБудни

      Мелкий ноябрьский дождь однообразно барабанил в окна.

      На больших часах в столовой медленно-хрипло пробило семь часов утра.

      Зина, поступившая в том же году в гимназию, в форменном коричневом платье, в белой пелеринке, сидела за чайным столом, пила молоко и тихо бурчала себе под нос, постоянно заглядывая в открытую, лежавшую перед ней книгу…

      Когда пробили часы, Зина быстро встала и, подойдя к Тёминой комнате, проговорила через дверь:

      – Тёма, уже четверть восьмого.

      Из Тёминой комнаты послышалось какое-то неопределённое мычание.

      Зина возвратилась к книге, и снова в столовой раздался тихий, равномерный гул её голоса.

      В комнате Тёмы царила мёртвая тишина.

      Зина опять подошла к двери и энергично произнесла:

      – Тёма, да вставай же!

      На этот раз недовольным, сонным голосом Тёма ответил:

      – И без тебя встану!

      – Осталось всего пятнадцать минут, я тебя ни одной минуты не буду ждать. Я не желаю из-за тебя каждый раз опаздывать.

      Тёма нехотя поднялся.

      Надев сапоги, он подошёл к умывальнику, раза два плеснул себе в лицо водой, кое-как обтёрся, схватил гребешок, сделал небрежный раздел сбоку – кривой и неровный, несколько раз чеснул свои густые волосы; не докончив, пригладил их нетерпеливо руками, и одевшись, застёгивая сюртук на ходу, вошёл в столовую.

      – Мама приказала, чтоб ты непременно стакан молока выпил, – проговорила Зина.

      Тёма только сдвинул молча брови.

      – Я не буду такой бурды пить… Пей сама! – ответил Тёма, толкая поданный Таней стакан чаю.

      – Артемий