Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2. Григорий Кружков

затмевают «серебряные», – что особенно наглядно в оригинале, где трижды повторяется: gold, gold, golden.

Сон и поэзия

      Равновесие лунного и солярного начал у Китса ярче всего демонстрируется противостоянием его важнейших поэм – «Эндимион» и «Гиперион». Первая, основанная на греческом мифе, посвящена Луне и влюбленному в нее пастуху Эндимиону; в центре второй стоит титан Гиперион, предшественник Аполлона на посту солнечного божества. В читательском сознании Эндимион долгое время затмевал Гипериона. Популярный на обоих берегах Атлантики Генри Лонгфелло писал в своем сонете, посвященном Китсу:

      Бессмертно-юный, спит Эндимион,

      Все в этом сне – и мука и отрада;

      Над спящим лесом яркая лампада –

      Луна, взошедшая на небосклон.

      Казалось бы, Ките именно таков. Поэтический дар неотделим у него от вещего сна; Орфей нерасторжимо связан с Морфеем. В незаконченной поэме Китса «Гиперион» Мнемозина говорит юноше Аполлону, воспитанному в одиночестве на острове Делос:

      Тебе приснилась я, и, пробудившись,

      Нашел ты рядом золотую лиру…

      Но не только рождение архетипического Поэта – Аполлона – связано у Китса со сном и пробуждением, и не только в эпической поэме мы это находим; сон – почти непременное условие творчества, способ снятия печатей с «запечатленного ключа» поэзии. Почти во всех его «великих одах» 1819 года мотив сна, видения – один из ведущих. «Ужель я грезил…» («Ода Психее»); «Пускай напевы звучные нежны, / Беззвучные – они еще нежней…» («Ода Греческой Вазе»); «Мечтал я? – или грезил наяву? / Проснулся? – или это снова сон?» («Ода Соловью»); «Однажды утром предо мной прошли / Три тени, низко голову клоня…» («Ода Праздности»). Поэзия возникает в момент пробуждения (зарождаясь еще во сне) или засыпания.

      Джон Ките. Рисунок Чарльза Брауна, иклъ 1819 г.

      Мой милый Рейнольде!

      Вечером в постели,

      Когда я засыпал, ко мне слетели

      Воспоминанья…

(«Письмо Рейнолъдсу»)

      А вот миг пробуждения:

      Ты любишь созерцать зарю вполглаза,

      Прильнув к подушке заспанной щекой?

      («На поэму Ли Ханта „Повесть о Римини“».

Перевод В. Потаповой)

      Если читатель отвечает «да», значит, он не чужд воображения и заслуживает дальнейшего разговора. В своем раннем программном стихотворении «Сон и поэзия» (1816) Ките пишет о сне как о важнейшем подспорье поэта (во сне ему даже приходят рифмы), а о постели поэта – как самой надежной обители, в которой обретаются ключи от Храма Радости[15].

      Сон отрешает поэта от скорбей и забот мира, земной юдоли, – и дарит ему крылья вдохновения. В сонете «Сон над книгой Данте» мир уподоблен стоглазому сторожу подземного царства, которого поэт должен усыпить, чтобы выполнить свою задачу.

      Как Аргусу зачаровавши слух,

      Ликуя, взмыл Гермес над спящим стражем,

      Так, силою дельфийских чар, мой дух

      Возобладал

15

«It was a poet's house who keeps the keys / Of Pleasure's temple».