Пионерское лето 1964 года, или Лёша-Алёша-Алексей. Александр Степанов

руку в пионерском салюте. Вот что значат три красные нашивки на её рукаве!

      Она насмешливо взглянула на меня и ехидно поинтересовалась:

      – Что ж ты, «Лёша-Алёша-Алексей», познакомиться мне предлагал, а сам с другими девочками гуляешь?

      Я смутился от её насмешки и отвёл глаза:

      – Я разве предлагал, я просто спросил…

      – Вот как? А я думала и вправду…

      Не люблю, когда надо мной подшучивают! Хотелось скорее уйти. Дёрнуло меня на рынке к Таньке Модель подойти! Я спросил:

      – Я пойду?

      В глазах у неё исчезли смешинки, согласно кивнула головой:

      – Иди.

      У здания отряда отделился от пацанов и вразвалку подошёл ко мне Мишка Матвеев.

      – Печенька, дело есть. Глухарёв просил передать, чтобы ты от Осиповой подальше держался. Если хочешь, кадри с любой другой на твой выбор. Он не против.

      – Твой Глухарь мне не указ! ― возмутился я. ― Не ему решать. Передай ему! А теперь вали, только не в штаны, чтоб другим твоё дерьмо не нюхать!

      Я был зол и готов на всё!

      – Ты чё, фраер, по беспределу чешешь! Страх потерял? ― возмутился Матвейка и оглянулся, ища поддержки у Глухаря и Катряги.

      – Я тоже могу по фене ботать, ― одёрнул я его и посоветовал: ― Вали, шестёрка штопанная, пока при памяти! И попутного ветра тебе в горбатую спину.

      Ко мне подошёл Кузнецов и, кивнув вслед Матвейке, поинтересовался:

      – Что это он, мал клоп, да вонюч? Портрет просит отретушировать? Ты осторожнее с Глухарёвым, он жуковатый, у своей шоблы в авторитете.

      – Не твоя забота…

      – Я предупредил, ― уведомил Кузя.

      – Пофиг! Сами пусть боятся, ― бросил я и пошёл в отряд.

      Стычку с Матвейкой, кроме Кузнецова, не заметил никто.

      ***

      Первый тихий час. На самом деле он по расписанию дня называется послеобеденным отдыхом и длится полтора часа, с часу тридцати до трёх часов. Запах свежего постельного белья. Жарко. Окна приоткрыты, и ветерок слегка колышет занавески. Заглянула в дверь Сталина Ивановна и тихонько прикрыла дверь. Не спалось. Особых разговоров нет. Так, перешёптывания…

      Интересное «кино» получается, думал я. Как не крути, а с Глухарём теперь миром не разойтись. Посмотрим, что будет дальше…

      ***

      Я не стал откладывать разговор с Юркой Кругловым, перед постарением на полдник отозвал его в сторону, взял за узел пионерского галстука, притянул к себе и предупредил:

      – Рудый, запоминай, девчонки, с которыми я за одним столиком сижу, и Осипова ― ты видел нас вместе после обеда, они под моей защитой. Узнаю, что ты к ним со своими граблями лезешь, ― не обижайся потом!

      Круглов удивлённо посмотрел на меня, потом сказал с обидой:

      – Ты что наезжаешь без причины? Осипова, что ли, нажаловалась? Не было ничего! ― Потом, понимая, что я не поверил ему, сознался: ― В дверях она стояла, я её по попке ладошкой хлопнул, чтоб проход не загораживала. А она сразу жаловаться! Хорошо, не буду больше. А на счёт других как? Я про тех, кого ты не назвал.

      – С другими действуй по обстоятельствам, ― подавил я улыбку. ― Кого я назвал, запомнил?

      – Твои