Пионерское лето 1964 года, или Лёша-Алёша-Алексей. Александр Степанов

как это ты делаешь? ― поинтересовался Фролов.

      – Легко, если по напеву. Вот, например, сигнал на «Сбор» подаётся по напеву: «Бей ба-ра-бан-щик, бей ба-ра-бан-щик, бей ба-ра-бан-щик в ба-ра-бан»; или «Знаменный марш»: «Кем был, кем был ста-рый ба-ра-бан-щик, чем был, чем был ста-рый ба-ра-бан». Много чего еще есть…

      – А я «Пионерский туш» знаю, ― сообщил Крутояров и напел: «Бей громко гром-ко, гром-ко бей ба-ра-бан-щик в ста-рый ба-ра-бан».

      – Здорово, ― похвалил Фролов и обернулся к Решетову:

      – А ты говоришь легко! ― потом повернулся к Весёлкину и спросил:

      – Весло, а на горне как?

      – У нас тоже по напевам, и сигналов не меньше. Считай: есть сигнал: «Слушайте все!» ― он подаётся в четыре ноты; есть сигнал «Общий сбор!» ― это на линейку; «Знаменный марш» ― на внос знамя; «Походный» ― это с линейки; есть ещё: «Тревога!», по напеву: «Торопись, торопись ― по тревоге становись…», «Подъем!», «Подъем флага». Есть сигнал: «Бери ложку, бери хлеб, собирайся на обед!» ― это вы не забыли. Сколько, насчитал?

      – Восемь,

      – Ещё есть типа туша, есть необязательные лагерные и другие…

      – Фрол, кто это тебя фингалом наградил? ― поинтересовался Катаев.

      – Это его по жопе пытались пнуть, а он увернулся, ― ответил за Фролова Весёлкин.

      Пацаны рассмеялись. Фролов с обидой взглянул на Весёлкина и спросил:

      – Весло, ты медосмотр перед пионерлагерем проходил?

      – Все проходили, и что? ― с подозрением покосившись на него, спросил Весёлкин.

      – Анекдот есть: медсестра берет анализы на глистов и спрашивает пацана: «Ты хоть газетой пользуешься?» А тот ей отвечает: «Не-а, я только радио слушаю». Это не про тебя?

      Пацаны заулыбались.

      – Это ты про себя рассказал? ― поинтересовался Весёлкин.

      – Медосмотры достали уже, ― чтобы погасить конфликт, сказал Кузнецов. ― Нас же перед лагерем осматривали, а здесь-то зачем?

      – На первом, чтоб зафиксировать, что приняли без синяков и ссадин, а на последнем ― отметить, что вернули целыми и здоровыми, ― поморщившись, объяснил я.

      ***

      Наконец, осмотр у девчонок закончился, зашла пятёрка мальчишек. Через пару человек подошла моя очередь. Я шагнул внутрь и прищурился от яркого света, заполнявшего кабинет через широкое окно напротив входной двери. У мерной линейки стояла незнакомая женщина в белом халате. В нос ударил специфический запах карболки. Солнечные лучи падали на левую стенку кабинета ― перегородку в виде оконного переплёта, застеклённого рифлёным стеклом. Солнечными зайчиками отражались на противоположной стене. Мне приходилось как-то навещать приятеля за перегородкой, в санизоляторе на четыре койки.

      Вера Павловна, медсестра пионерлагеря ― я знал её по прошлому году, сидела сбоку от стола и осматривала Гоблина. Рядом Фролов ожидал своей очереди. Слева от окна моложавая женщина в белом халате с комсомольским значком на груди измеряла рост Ваньке Решетову. Я дотронулся до узла пионерского галстука и подтолкнул Юрку Крутоярова, чтобы подвинулся. Он