Забери меня, мама. Женя Озёрная

растрёпаны были её волосы и так же недобро блестели глаза. Аня ей восхитилась, любя, встала и протянула перед собой руки, но увидела их почему-то чешуистыми, чёрными – и закричала отчаянно, беззвучно. Люди, сидевшие по сторонам от бабушки со своими рюкзаками и баулами, со смартфонами в руках, отшатнулись и побежали в другую часть салона. А бабушка, прожигая тем самым вибрирующим, из вечности звучащим голосом пространство и распадаясь в прах, сказала:

      – Всё равно со мной будешь.

      Из ниоткуда протянулись тысячи нитей, разорвав Аню и вместе с ней весь мир.

      ***

      Она проснулась и поняла, что давно уже проехала нужную остановку. Зато сразу увидела перед собой ту незнакомку, которая говорила про диагноз, – она стояла у выхода. Аня с трудом встала, потрогала её плечо – та дёрнулась, узнав её, – и вышла на следующей за ней.

      Её звали Даша. Выйдя на следующей, Аня не своими ногами подошла к мусорке и стала выбрасывать таблетки. Даша качала головой и смотрела куда-то далеко-далеко вверх, на серое февральское небо, будто хотела увидеть там ответ на какой-то свой вопрос.

      – Интересно, будут меня искать или нет, – проговорила Аня.

      – С таким – нет. Тогда все дурки лопнут.

      – Понятно.

      Они пошли к пешеходному переходу: Аня – чтобы сесть на обратный автобус, Даша – к своему дому. Поговорили о диагнозах, о планах на будущее, обменялись телефонами и расстались, надеясь, что ненадолго.

      Этот разговор помог Ане стряхнуть с плеч дурной сон, и, снова оставшись в одиночестве, она вспомнила о нём только хорошее. Там была бабушка, с которой они всегда будут вместе, потому что Аня носит её в себе. Хорошо, что этого у неё никто не отнимет, даже если это трудно. И хорошо, что таблетки выброшены именно здесь – так мама ничего не заметит и не задаст лишних вопросов. После одного укола можно просто отоспаться, что Аня и поспешила сделать, доехав до дома.

      На следующие пару дней бессонница отступила, и всё пошло своим чередом – нити вернулись. Начался новый семестр, и они доставляли боль снова, вот только теперь Аня решила терпеть. Зато чиста была совесть перед бабушкой. Она ведь, будучи когда-то одна в глухой деревне, справилась. Хотя… была ли она одна? Родила же она от кого-то маму, значит, уж кто-то близкий у неё всё-таки был.

      Бабушка всегда рассказывала о своём детстве и молодости односложно и двусмысленно, и ясной картинки у Ани так и не сложилось. Бабушка так и не раскрылась до конца, осталась загадкой. Но что бы там ни случилось, она справилась, а значит, могла показать дорогу.

      Она виделась везде, где Аня только могла о ней помнить. В чёрных мокрых ветвях кустов по утрам, когда приходилось ехать на пары в самую рань; в облаке газов, летящих из выхлопной трубы автобуса, куда Аня не могла пропихнуться, до того он был набит людьми; во тьме закрытых век, когда она наконец дожидалась новой маршрутки, конечную которой назначили на соседней остановке, и усаживалась на самое дальнее место, чтобы никто не тронул и можно было вздремнуть.

      «Покажи мне дорогу,