Девочка Грома. Любовь – ненависть. Татьяна Тэя

знает, что у Грома на уме? Я вот точно не знаю.

      Не потребует ли он оплаты за свою лояльность?

      – Ну… эм… я пойду? – смотрю на Юру неуверенно.

      Он будто размышляет, отпускать меня или нет. Наконец, выдаёт:

      – Завтра приеду, поговорим. Сейчас уже поздно, да и дрожишь ты вся. А чего дрожишь-то? Ничего же не случилось.

      – Угу.

      – По крайней мере, пока, – добавляет следом.

      И это меня добивает. Что значит пока?

      Гром по-прежнему меня изучает. Тёмный взгляд неторопливо проходится от макушки до груди, там задерживается, затем скользит ниже. Прямо до острых коленок и снова уехавшей вверх по бёдрам мини-юбки резинки.

      Мне хочется прикрыться. И дрожать не хочется.

      Взгляд какой-то откровенно раздевающий у Громова. Это лишний раз напоминает, что расслабляться рядом с ним не стоит.

      – Так, так, так, – тянет он, – кажется тут кто-то до сих пор невинный воробушек. Что не нашла никого, кому целку подарить? Я, кстати, люблю подарки. Это на случай, если думаешь насчёт благодарности.

      Застываю. Вот зачем он так: портит всё впечатление своей грубостью!

      С губ Грома срывается хриплый смешок.

      – А ты не расслабляйся. И со мной рядом тоже. Никому нельзя доверять, принцесса Илона. Даже очень хорошие люди предают. Даже добрые подруги продают. Как ты в этом убедилась.

      – С каких пор ты поэт? – грублю, чтобы скрыть неуверенность. – В рифму изъясняешься?

      – Бэлин… ну ты даже говоришь, как училка. Тебе мозги в твоём педе не проели?

      Он внезапно наклоняется ко мне, заслоняя весь окружающий мир. Мой взгляд устремлён на его шею, где бьётся вена. Я ощущаю этот бешенный пульс всем телом. Что-то во мне, что-то животное, что-то запретное отзывается на притяжение Громова.

      – Помни. Даже спасители требуют оплаты. – Его губы плотно прижимаются к моему уху, чтобы прошептать: – И я когда-нибудь её с тебя потребую, воробушек.

      Он отпускает меня из-под власти собственной энергетики. А я дрожу.

      Громов же спокоен, ленив и расслаблен.

      – Если подруга твоя объявится, гони в шею и ссылайся на меня, – даёт последние ЦУ.

      – Да уж… подруга, – вздыхаю, думая, как я могла так ошибаться в Ляле.

      Хотя она мне с самого начала странноватой показалась. Как-то мы возвращались на метро, так она меня за грудь прихватила на эскалаторе с какой-то похабной шуточкой. Ни одна из моих подружек себе такого не позволяла, а мне бы просто в голову не пришло так с кем-то сделать. Но я всё списала на её лёгкий характер и пошловатый взгляд на жизнь. А стоило бы напрячься.

      Звание доверчивая овца года уходит мне без вариантов.

      – Сам-то ты там как оказался? – решаюсь задать вопрос, который мучает меня уже какое-то время.

      – Позвали.

      – И часто тебя… в подобные места зовут?

      – Случается.

      – Так ты, Громов, теперь с бандюками тусишь?

      – У меня в знакомых, скажем так, разные люди имеются.

      – Понятно.

      Хочу отвернуться, но Юрка опять хватает меня