Хороший братец – мертвый братец. Владимир Медведев

реактивного самолета. Если не ошибаюсь, двигатель джета выдает сто двадцать пять децибел, а свинья – сто тридцать. Хавронья может в обморок хлопнуться от неожиданности или избытка чувств. Не то еще хуже – скончаться на месте от инфаркта.

      Матвей подумал: «Бережнее надо с Борисом Николаевичем обходиться. Не дай бог окочурится от нервов, тогда придется бесов в себя принять».

      – Так как мне быть, доктор? Что делать-то?

      – Есть шарлатаны, которые ставят диагноз по фотографии, – сказал Федор Михайлович. – Я, пока не осмотрю животное, ничего сказать не могу. Да и самому любопытно, что за феномен такой. Подождите, закончу прием и съезжу, погляжу на ваше чудо.

      До Березовки они добрались на белой «Ниве» Федора Михайловича, который, загнав тачку во двор к Матвею, облачился в грязноватый врачебный халат и был готов к осмотру пациента.

      Борис Николаевич дрых без задних ног в грязевой луже посреди двора.

      – Здоров клопа давить, – прокомментировал Матвей.

      – Это нормально, – сказал Федор Михайлович. – Все свиньи много спят и проводят во сне чуть ли не две трети суток.

      Они расположились на краю лужи. Матвей позвал:

      – Эй, сосед.

      Кабан приподнял уши, прислушиваясь, но не проснулся. Молчал и Магардон. Матвей отыскал под забором отвалившуюся планку штакетника, потыкал Бориса Николаевич в бок. Кабан что-то проворчал во сне, Магардон проснулся:

      – Еще раз разбудишь, я тебе.

      – Сосед, – прервал его Матвей, – тут человек приехал, хочет с тобой побеседовать.

      – Какого беса ему надо?

      – Помнишь, я тебя про пацанчика спрашивал? Это его парнишка потерялся…

      Магардон захохотал.

      – Пусть в брюхе у своей мамаши поищет. Здесь нет ни одного. Коли опять разбудите – головы поотрываю.

      Магардон захрапел. Притворно, потому что через минуту храп затих, – бес в самом деле уснул. Матвей победно посмотрел на ветеринара.

      – Ну?

      – Не-ве-ро-ят-но, – прошептал Федор Михайлович.

      – Дальше еще закидонистее, – пообещал Матвей.

      Он склонился к кабаньему уху и позвал негромко:

      – Елизарушка, просыпайся, засоня.

      Молчание. Только Борис Николаевич, тихо похрюкивавший во сне, насторожил лохматые уши.

      – Елизарка! – Матвей начал сердиться.

      Кабан открыл глаза, повел рылом из стороны в сторону, словно пытаясь сообразить, на каком свете находится, затем перевалился на другой бок, повернувшись спиной к визитерам, и, судя по всему, вновь уснул.

      – Елизар, вставай! – закричал Матвей, не опасаясь уже разбудить Магардона.

      Кабан вскочил, будто ошпаренный, подбежал к Матвею и ветеринару, остановился. И вдруг принялся трястись и отряхиваться совершенно по-собачьи. Брызги липкой глины полетели во все стороны. Матвею-то что. Он завсегда в затрапезе – танки грязи не боятся. Вот ветеринару