Курсанты. Валерий Гудошников

Перетерпеть надо было, что с дурака взять? Сейчас такой хай поднимет, что вся рота виновата окажется.

      – А-а, – отмахнулся парень, – я доволен, что сбил спесь с него. Командир называется. Самодовольство так и прёт из него. Он-то элементарное уважение должен к нам иметь? Мы стадо баранов что ли? Да и вообще-то кто он, в каком звании? Где его погоны? И почему скажи, мы честь тут должны отдавать всем, кто в форме гражданского лётчика ходит. Да тут почти все форму носят. Два дня назад козырнул какому-то дядечке в форме, а тот говорит: ты чего, дурак, я же бухгалтер. А какого хрена бухгалтер в форме ходит?

      –Да, тут ни черта не поймёшь, – согласился Тарасов. – Но готовься на ковёр к Юрманову.

      – Да пошли они…

      Филипченко не был кадровым военным. Не носил военной формы, а носил обычную форму гражданского пилота, хотя таковым тоже не был. Да и было ли у него офицерское звание? Никакой выправки, скупости и строгости движений, присущих людям военным у него не было. По отзывам ребят его роты, был он криклив, бестолков и самодоволен, страдал отсутствием элементарного такта и чувства юмора. Ему явно не хватало образования. Перед строем любил разглагольствовать о том, что вот, дескать, ты курсант – ничтожество и я могу делать с тобой, что угодно. Естественно, что его не любили. Не очень-то его жаловали и командиры других рот, какие не какие, но всё же кадровые военные. Нелицеприятно отзывался о нём и наш Дубровский, чего не особенно скрывал даже от курсантов.

      А ещё любил Мария Ивановна, бывая дежурным по батальону, приводить на протирку в канцелярию батальона курсантов других рот за мелкие провинности, тем самым, стремясь вытащить свою роту по показателям дисциплины на первое место.

      Через час дежурный по роте положил на стол Дубровскому рапорт Позднышева об отчислении по собственному желанию. В строй он больше не становился, достал из чемодана гражданскую одежду и переоделся. А в курилке на все лады перетирали поступок Позднышева.

      После ужина дневальный проорал:

      – Позднышев, к командиру роты!

      Кабинет Дубровского одновременно служил и ротной канцелярией. Стол его был завален всевозможными бумагами: личными делами, брошюрами, газетами. Выслушав доклад о прибытии, Дубровский кивнул на единственный свободный стул.

      – Садись, рассказывай всё подробно, что там у тебя произошло с этим…

      Жека сел. Он ожидал разноса.

      – Чего говорить-то, товарищ капитан? Курсант ведь всегда будет виноват, чтобы не произошло.

      – Почему так решил?

      – Наслышался от ветеранов.

      – Ну, ветераны наговорят три короба. Если не виноват – доказывай, разберёмся. Филипченко на тебя целую петицию на двух листах накатал.

      – Товарищ капитан, ничего доказывать я не буду. Рапорт мой вы прочитали, подпишите, пожалуйста. Перед вами я виноват и прошу прощения за доставленные неприятности.

      – Ладно, ладно, перед Филипченко извиняться будешь. Завтра у командира батальона. А рапорт свой забери, за это не отчисляют. В крайнем случае, получишь выговор.

      – Разрешите