Бла-бла-бла. Роман-каверза. Станислав Шуляк

руке, коротко пардонкнула, отскочила в сторонку и натурально блеванула.

      И было это на Аничковом мосту, аккурат под бронзовым укротителем с конём. Вернее, под постаментом.

      Покоробленный Энгусов осоловело взирал на задницу склонившейся в срамной позиции Моряковой. А куда ещё ему было взирать? На блевотину, что ли? «Неужто мои аллегории на народонаселение так действуют?» – подумал он.

      Девицу снова вывернуло.

      – Позавчерашние макароны с подливой лежали не в холодильнике, – хрипло пояснила она.

      Ох, ну и на том спасибо – аллегории его ни при чём!

      Так, в общем, и познакомились.

      Выяснилось, что девица тоже живёт на Петроградской, в Офицерском переулке. Энгусов тут же вызвался её проводить. Разумеется, пешком. Долгие проводы сулили весомые надежды. В метро же так не поговоришь!

      Был бы Энгусов один, пошёл бы через Троицкий мост (он не такой хамский, если что), девица же изъявила желание идти через Дворцовый (через хамский). Что ж, желание девицы – закон. Так что поневоле пришлось переться по Невскому.

      В магазине на Караванной он купил бутылку вина и два стаканчика. Распили в сквере на Итальянской, заедали бананами, жёлтыми и эротичными, как игриво сказал Энгусов. Всяческие ноги взад-вперёд закадычно пёрлись мимо них, но пьяненькие собутылочники на том внимания не задерживали.

      – Обо мне многие деятели отзывались позитивно! – витийствовал Энгусов.

      – Какие?

      – Дедушка Зяма Корогодский, в гроб сходя, сказал: «Энгусов упрямый, как баран!»

      Девица расхохоталась.

      – А Витька Топоров написал, – продолжал ничуть не покоробленный, словесный сказитель: «Энгусов и некоторые, подобные ему поэтические проходимцы обоих полов настолько привыкли к своей литераторской нелегитимности, что даже не пытаются встроиться в виршеслагательское сообщество, хотя бы на правах ефрейторов и других младших командиров».

      Удивлённая девица лишь молча всплеснула руками.

      Её снова рвало, на сей раз от напитка, Энгусов же захотел ссать. Проблема была в том, что он всё ещё форс держал перед девицею и потому терпел. «И что я, дурак, не отлил в библиотеке!» – журил себя Энгусов. Но тогда бы он мог упустить девицу.

      Дотерпел он до Екатерининского канала. И когда горячая, прерывистая струя начала течь ему в брюки, тут уж он, не раздумывая, оттолкнул Морякову, заскочил под арку, трясущимися руками разодрал ширинку и с оцепенелым блаженством стал мочиться на шершавую стену. Мимо проходили иностранцы – стадо потасканных овец и столь же пожилых, поистрепавшихся баранов, иностранцы стали смеяться над ссущим Энгусовым и что-то лопотать по-своему, по-инострански (то есть подло и никчёмно, так чтобы быть точным), и девица Морякова тоже хихикнула, но это уж было ничего. Главное – дело сделано!

      Ещё вина они купили на Большой Конюшенной, распили возле Зимнего Дворца, там же поцеловались в первый раз. Энгусов сызнова захотел ссать