О котах и людях: о ястребинке и розах. Марина Аницкая

Джимми, зря ты о нем так…

      – Зря? – окрысился Джимми. – Мужик сына не пожалел, а тебя, значит, пожалеет?!

      Блейз поджал губы и замолчал. Джимми хлопнул его по спине:

      – Да не куксись так! Я мешать не буду, просто в сторонке с пушкой постою, на всякий случай. Или что, боишься, раз я в ваши песнопения не верю, не сработает?

      Блейз всплеснул руками:

      – Джимми, ну, сколько раз объяснять! Это же не магия!

      Джимми захохотал.

      «Чего хотят мертвые?»

      «Того же, что и живые. Только теперь они уже не могут себе об этом лгать».

      Эльфин был очень похож на человека, только на человека, наполовину вросшего спиной в камень. Керидвен сидела на земле, упираясь затылком ему в грудь, чувствуя, как ее обнимают каменные руки, горячо и безбольно, ощущая себя мошкой в янтаре.

      Ничего нельзя сделать. Значит, ничего не нужно делать. Значит, можно не делать ничего.

      Только чувствовать прикосновение, только слышать, как внизу стонет и плещется ледяная вода, как вверху поет огненное колесо, перебирает лепестками, поворачиваясь вокруг оси, исполинская роза, сложенная из ангельских крыльев.

      Если это смерть, мелькнуло у Керидвен, то я не хочу ничего, кроме смерти. Никогда не хотела ничего, кроме смерти.

      От этой мысли ей стало страшно. Потому что нельзя любить духов больше людей; и нельзя любить смерть больше жизни; и нельзя хотеть оставаться в преисподней, на изнанке, нельзя, нельзя, нельзя – и от каждого «нельзя» внутри разгоралось пламя, все горше и горше, все ярче и ярче, сплавляя ее с этим островом, с этим выбором, с этим сумеречным миром на обратной стороне жизни.

      Она прижалась к Эльфину сильнее; каменные руки дрогнули, обнимая ее крепче.

      Внизу плеснула вода.

      «Кто-нибудь еще приходит сюда? Из твоих… бывших?»

      «Они не мои. И они не приходят. Не могут прийти. Это же Аннуин, – он тихо засмеялся. – Здесь можно попасть только туда, где ты действительно хочешь оказаться».

      «Я хочу быть здесь. Это значит, что я умерла?»

      Она ощутила прикосновение губ к волосам.

      «Нет. Совсем нет».

      [3х09] ФИНН

      О'Рурковская сторожка на болотах была сложена из камня и больше всего походила на редут – с толстенными стенами и крошечными окошечками-бойницами, из которых, в случае чего, можно было бы отстреливаться. Караулить в ней предполагалось в одиночку – чтоб случайно друг друга не перестрелять, вместо нечисти. Блейз оглядел скудную обстановку – узкий топчан, приколоченный к стене, крохотную пузатую печку, пару ящиков со снедью и огромный металлический шкаф с боеприпасами – горестно покачал головой, распахнул тяжелую дверь и, подхватив единственную табуретку, стал выбираться наружу. Сейчас он пытался соорудить из нее какое-то подобие алтаря. Распятие они взяли из дома, свое собственное. Свечи – толстенную связку – принесла Ора. Скатерку Керидвен захватила с кухни.

      Керидвен вздохнула, посмотрела на окрестные кочки, на тускло поблескивавшую между ними зеленую воду, и полезла