.

давайте верхнее место. Я разбиться могу.

      А она, братцы, напротив того, верхнее место дала.

      «Ну ладно, соображаю, с кем-нибудь я обменяюсь в вагоне».

      Сел в вагон я, а меняться не с кем – пустой вагон. «Ну, думаю, тем лучше. Повезло, думаю, мне на Новоторжской ветке. Всегда буду на ней ездить».

      Сел я на нижнее место и, извиняюсь, задремал. Вдруг контроль идет.

      – Ваш, говорит, билет?

      Подаю билет. Контроль внимательно осмотрел билет и нахмурился.

      – У вас, говорит, лежачее место. Полезайте наверх, а то я вас оштрафую.

      Я говорю:

      – Батюшка, уважаемый контроль, не хочется мне наверх. Чего я буду сидеть там, как кура. Позвольте мне внизу посидеть.

      – Не могу, говорит, позволить. А ежели вы мне взятку сейчас предложите, то я могу вас упечь, куда Макар телят не гонял.

      Он думал, что я растеряюсь, задрожу, а я хоть бы что. Отбрил даже его.

      – Вы, говорю, не стращайте меня и не возвышайте голос, от этого у вас печенка может лопнуть. А ежели наверх нужно, то ладно, сейчас полезу.

      Полез. Два раза я, братцы мои, обрывался. Наконец влез. Проехал два перегона – нет, не могу больше – тошнит и к тому же упасть боюсь от толчка.

      Слез я тихонечко, присел на нижнее место. Вдруг опять контроль.

      – Ага, говорит, ты опять здесь. Плати штраф.

      Заплатил я штраф.

      «Ну, думаю, хотя теперь поеду спокойно».

      Не тут-то было.

      – Нет, – говорит контроль, – штраф штрафом, а ежели место лежачее – лезь наверх.

      Влез я, братцы, снова наверх. Лежу, боюсь даже до ветру сойти.

      А в Лихославле собрал я свои манатки да и поскорей прочь из вагона. А там нанял лошадей да и ходу, ходу…

      Не езжайте, братцы, по Новоторжской ветке! Плохая ветка.

      Попугай

      Нынче нам, братцы мои, великолепное житье. Все-таки еда хорошая: щи там или что другое… Мясо опять же. А которым по праздникам бабы, может, и пироги с капустой пекут. Вот оно какое великолепие!

      На таких харчах мы, братишки, и позабывать стали, что это за голод такой. Позабывать начали, как это мы голодовали раньше, скажем, в девятнадцатом году.

      А ведь и голодовали же мы, братцы, в свое время! Хлеб был в диковинку. Вспомнить удивительно.

      А впрочем, не все, скажем, голодовали. Которые мужички, крестьяне то есть, – не плохо те жили. Все им из города везли: инструмент и драгоценные изделия и ценности всякие.

      Уж и покланялся же город деревне. Покланялись городские мужичкам. А шельма же, братцы, мужичок наш, полюбовно будет это сказано! Ах ты, шельма какая!

      Баба моя – кокетка, надо сказать, – зеркало повезла раз в деревню. Небольшое такое зеркальце, но, скажем, рожу всю видно. Повезла, братцы мои. Думала, к празднику мало-мальски пуд мучки сволокет назад. Плакалась еще, дура такая: как это, говорит, тяжесть такую повезу.

      Приехала в одну деревню. Куда там!

      Часишки, зеркала, рояли – в каждой избе. А тут, извините за выражение, небольшое зеркальце.

      Ткнулась баба моя в одну избу – шесть куриных яиц да ют. В другую ткнулась – опять шесть куриных. Вот, думает, клюква.

      – Куда же, спрашивает, мне куриные яйца