Поручик Ржевский и дамы-поэтессы. Иван Гамаюнов

смутного недовольства. Губы чуть поджаты, брови чуть сдвинуты, взгляд колючий.

      Её звали Анна Львовна Рыкова. На Тасенькиной свадьбе она исполняла роль посажённой матери, и получилось это вовсе не случайно. Тасенькины родители долго уговаривали Анну Львовну оказать им честь, ведь эта дама занимала в тверском обществе особое положение. Она уже много лет возглавляла местный поэтический клуб – организацию очень влиятельную.

      Поначалу двери клуба были открыты для всех, кто принадлежал к дворянскому сословию, но под началом Анны Львовны это сообщество стало чисто женским. Мужчины покинули его, и казалось, что клуб захиреет, но случилось иначе – он вступил в пору своего наивысшего расцвета!

      Сделавшись чем-то вроде женской масонской ложи, куда мужчины не допускались, клуб обрёл в городе огромное значение – начал влиять на сферы, никак не связанные с поэзией. Если в недрах клуба рождалось мнение, то уже на следующий день (в крайнем случае, через два дня) это мнение начинали разделять многие тверские дамы. Даже те, которые в клубе не состояли. А через них мнение быстро овладевало умами мужской части города.

      Тасенькину репутацию, подпорченную прошлогодней историей с Ржевским, нельзя было восстановить одной лишь вестью о свадьбе с младшим Бобричем. Требовалась помощь Анны Львовны, дабы известие хорошо приняли.

      Конечно, Тасенькина матушка, княгиня Мещерская, тоже заметно влияла на умы благодаря своей привычке говорить прямо, но это не шло ни в какое сравнение с могуществом председательницы поэтического клуба. Перед Анной Львовной княгиня Мещерская преклонялась и всегда говорила о ней с теплотой – так же, как об англичанах и Англии.

      Семейство Бобричей, понимая значение этой дамы-поэтессы, тоже трепетало перед ней. Глава семейства, Алексей Михайлович Бобрич, даже сказал Ржевскому:

      – Не дай вам Бог не понравиться этой даме.

      – Понял, – ответил поручик. И с того дня делал всё, чтобы понравиться Анне Львовне, то есть принялся ухаживать за ней.

      Правда, вскоре выяснилось, что Ржевский понял не так. Алексей Михайлович не это имел в виду и лишь хотел, чтобы поручик вёл себя любезно. Однако отступать было поздно.

      – Нет, Алексей Михайлович, – возразил Ржевский в ответ на предложение аккуратно свернуть неуместные ухаживания. – Если я теперь отступлю, госпожа Рыкова решит, что недостаточно мне понравилась.

      – Ей всё равно. Она ведь не приняла ваших ухаживаний.

      – Ничего вы не понимаете, – продолжал возражать поручик. – Она из той породы дам, которые никаких ухаживаний не принимают, но если видят, что поклонник отступился, то обижаются смертельно. А если госпожа Рыкова обидится, то не только на меня, но и на вас всех.

      – На всех нас? – удивился старший Бобрич. – За что?

      – За то, что вы её со мной познакомили, – пояснил Ржевский. – Она тогда всем нам жизнь испортит.

      Алексей Михайлович вздохнул.

      – Ох, во что же вы нас втянули…

      – А нечего так двусмысленно выражаться! – парировал