Никакая волна. Александр Старостин

ртом охране:

      – Это группа, пусть проходят!

      Он стряхивает хлебные крошки с подбородка и спрашивает:

      – Как добрались? Извините, что не встретил вас на вокзале.

      На самом деле Змеев никогда не встречает нас. Спит до полудня в своей московской квартире, а потом едет в клуб налегке. Ему больше нравится дымить сигареткой и красоваться перед знакомыми журналистами. А еще раздавать флаера своих фаворитов – группы «Вены».

      – Ты же понимаешь, мы все можем пробиться только единым фронтом, – засунув последний кусок бутерброда себе в рот, он вытирает жирные руки салфеткой.

      В гулком зрительном зале загораются лампы. Свет обнажает безвкусное оформление: синяя барная стойка, колонны, оклеенные фольгой с черно-желтой зеброй, и звукорежиссерская кабина, стилизованная под пивную бочку. Ощущение такое, что дизайнер нюхал клей перед тем, как нарисовать эскизы.

      Артем закидывает синтезаторный кейс прямо на сцену. Туда, где светоотражающим скотчем уже отмечены места для микрофонов и оборудования. Время саундчека. А это половина всей работы музыканта. Скрытой от глаз, но изнуряющей и неблагодарной.

      Ника хвостиком плетется за мной. На ней облегающая кофта с глубоким вырезом и джинсы, а в руках рюкзачок с двумя комплектами нижнего белья, синей блузкой и целой тонной косметики.

      Ее присутствие здесь – худшее, что могло случиться. Вместо того чтобы признать ошибку и попытаться исправить, я сделал следующий шаг к обрыву.

      – Если хочешь, ты можешь отснять репортаж о наших гастролях, – ляпнул я накануне, и Ника сразу же начала собирать вещи. Как будто это путешествие на медовый месяц.

      Змеев косится на ее фотоаппарат и сообщает, что необходимо получить специальный бейдж, разрешающий съемку, иначе будут проблемы с охраной.

      Мы идем по узкому коридору в направлении гримерки. Ника вцепилась в мою руку, как будто боится потерять.

      – Тебе будет полезно увидеть весь процесс изнутри, – говорю я, распахивая перед ней дверь.

      Нас обдает концентрированным запахом алкоголя, сигарет и лака для волос. К этому запаху примешивается едва уловимый аромат волнения и ожиданий.

      Алкогольных интоксикаций.

      Разочарований и успеха.

      Депрессии и эйфории.

      Так пахнут стены каждой подобной комнаты в любом клубе мира.

      Ника в ужасе застывает на пороге и хлопает ресницами. В гримерке полно народу: полуголые девицы, на которых наносят боди-арт, патлатые музыканты и колоритные вокалистки группы на разогреве.

      Я злорадно говорю ей, чтобы привыкала:

      – Если ты хочешь быть фотографом в музыкальном журнале, тебе и не такое придется увидеть.

      Например, шестидесятилетних мужиков в лосинах.

      Обкокаиненных и глупо хихикающих братьев-близнецов.

      Ударившихся в христианство язычников от хард-рока.

      – Да ладно?! – шепчет она. – Я надеюсь, что буду снимать только тех, кто мне симпатичен.

      Ее