Никакая волна. Александр Старостин

мелькают темные силуэты деревьев и пустынные полустанки. Я с ужасом думаю о том, что ведь нам и правда рано или поздно придется вернуться. Рано или поздно придется рассказать все Ульяне. Тур – хорошая возможность отложить этот неизбежный кошмар на дальнюю полку, багажную полку купейного вагона, загроможденного нашими инструментами.

      Заняв ближайший столик в вагоне-ресторане, мы заказываем виски с томатным соком. Так хочет Ника.

      – Невинность окрашена красным, – цитирую я Coil и, уже пьяный, вдыхаю ванильный запах ее волос.

      Мы остервенело трогаем друг друга под столом, доводя до полного сумасшествия. Томатный сок заливает скатерть. Буфетчицы косятся на нас, не понимая, как реагировать.

      – Красный – твой любимый цвет, да? – спрашивает Ника.

      Я шепчу ей на ухо, что уверен в обратном: не мой, а ее.

      Нас окружают одноразовые предметы.

      Быстрое питание.

      Новые люди.

      Все пространство вокруг заставлено кейсами – не вытянуть даже ноги. Мы постоянно ударяемся об углы ящиков с аппаратурой и о выступы торчащих чехлов.

      – Кто будет оплачивать ей отель? – интересуется Змеев.

      Учитывая грабительские проценты и утаенные цифры реальных сборов, я вправе игнорировать эти слова, но дипломатично соглашаюсь вычесть из своего гонорара. А еще чтобы он был в курсе: теперь Ника – наш официальный фотограф.

      «Сексуальная кошечка», – это уже думаю про себя.

      Она же при любом удобном случае вертит задницей. Садится мне на колени. В гостинице сразу с порога тащит в постель. То и дело я ловлю на себе завистливые взгляды ребят, но ничего не могу с собой поделать.

      Мы с Никой так натренировались, что, задыхаясь, кончаем в самых непотребных местах: в душевых гримерок, в тамбурах поездов и на скамейках скверов.

      Она царапается и шипит в экстазе:

      – Ну, давай же!

      Мои руки хватают ее тонкие плечи. На ней белые носочки с бабочками и майка с нелепым детским рисунком.

      – Ты и вправду думаешь, что меня такое заводит? – интересуюсь я.

      – Всех парней заводит.

      Часть наших концертов проходит на открытых фестивальных площадках.

      Украшенные цветными шарами и гирляндами металлоконструкции, где ленивая пляжная публика трясет телесами – вот что такое открытые площадки.

      – Ни одной приличной девки в радиусе ста километров, – уныло констатирует Фил.

      Тур – настоящий конвейер. Выступления идут друг за другом. Утром вокзал, выгрузка инструментов, завтрак, саундчек. Вечером: концерт, гостиница или ночной отъезд.

      Через несколько городов я уже путаю Саратов с Пензой. Все поезда сливаются в один бесконечный, стучащий ржавыми вагонами состав. Типовые комнаты отелей обращаются в одну: кровать, тумбочка, шкаф, фен, тапочки и одинаково унылый вид из окна.

      В Самаре, когда в свой единственный выходной мы, как типичные курортники, отдыхаем на берегу Волги, Ника неожиданно признается, что у нее было много парней.

      – Мне