Никакая волна. Александр Старостин

другим в номере.

      Я смеюсь, но он серьезно говорит, что это главное преимущество артиста, «подписанного на лейбл». Требовать и получать то, что ты хочешь.

      Фил даже не думает поднимать упавшую банку. Он насмешливо смотрит на Артема и шутит, что с радостью будет жить хоть в гримерке.

      Какое-то время мы пререкаемся, пока пьяный Фил не засыпает прямо в кресле в обнимку с бас-гитарой.

      Но наши упреки, похоже, срабатывают. На следующей репетиции Фил обдает запахом перегара наши лица и спрашивает:

      – Ну что, гады, соскучились?

      Мы гоняем по кругу одни и те же ритмические фрагменты. Части чего-то целого, дробленного на тысячи кусочков. Энди в своей экспрессивной манере всегда забегает вперед, а Тощий, будучи от природы флегматичным интровертом, смазывает сильные доли.

      Быть флегматичным интровертом в понимании Ники – большая трагедия.

      – Интроверты до бесконечности пытаются что-то исправить в себе, – говорит она. – Тогда как экстраверты исправляют все в окружающем мире.

      У меня нет уверенности в том, что я экстраверт. По крайней мере, при первой возможности замыкаюсь в себе. Пишу статьи. Репетирую. Пытаюсь собрать себя заново, ответив на вопрос, ради чего вообще все это. А Ника названивает откуда-то с шумных станций метро и интересуется, что произошло.

      – Тебе уже неинтересно, да? – щебечет голос в трубке.

      Мы только что прогнали двухчасовую программу, и я брожу в коридоре нашей репетиционной базы.

      – Извини, сейчас авральная подготовка к туру.

      – Ты перезвонишь? Правда перезвонишь?

      Пот заливает глаза и течет на лицо. В глубине помещения из колонок звучит финальная песня, которую Энди исполняет под клавишный аккомпанемент Артема.

      Что я могу ответить? Я отнекиваюсь как могу, ссылаясь на ужасную занятость. Мне трудно обещать ей что-то.

      Добравшись до Ульяны, я прошу ее присмотреть за собакой, пока мы в туре.

      Бритни прыгает и думает, что мы идем на прогулку. Пока я с псиной, всегда можно отвести глаза и начать извергать банальности вроде «посмотри, как она к тебе привязалась» или «собаки такие смешные».

      Так оно и выходит. Мое виноватое выражение лица остается незамеченным. Ульяна сразу садится на корточки в прихожей и начинает трепать Бритни за ухом.

      – Привет, чучело мое дорогое! – сюсюкает она.

      На ней цветастый сарафанчик на тонких бретельках. Волосы подобраны и заколоты двумя деревянными палочками, как у японки. На глазах привычные очки в тонкой оправе.

      Я замечаю, что оторвал ее от работы. Ульяна готовит очередную серию стикеров для развешивания на городских стенах. Сидит в одиночестве и обрезает отпечатанные листы.

      – Присоединяйся!

      Я с грустью смотрю на ее комнату. Ульяна живет среди пустых негрунтованных холстов, сваленных в углу подрамников, тюбиков с краской, отмокающих кистей и банок с растворителями. Она пишет все свои картины при тусклом свете электрической