Никакая волна. Александр Старостин

значит «тоже»?

      – Я вижу, ты бегаешь кому-то звонить, почти каждый вечер.

      – Это только по работе, – оправдываюсь я, хоть и дураку ясно – она попала в точку.

      – Ты вовсе не такой циник, каким хочешь казаться.

      Я стараюсь превратить все в шутку – легонько ударяю ее веточкой по попе и интересуюсь:

      – А куда делись твои розовые очки?

      – Розовых у меня никогда не было, – морщится она. – Еще в школе носила исключительно синие.

      Бью ее по попе еще раз сильнее.

      – Больно! – вскрикивает она.

      – Слепень, – оправдываюсь я.

      Ника лежит на животе, уперев руки в подбородок, а потом поворачивается и неожиданно серьезно говорит:

      – Мне нравится боль.

      Я смотрю на ее короткую стрижку. На чуть угловатые, резкие движения и опять гадаю, что нас связывает помимо секса. На ее пальце кольцо с чьим-то именем. Она старательно поворачивает его надписью внутрь, так что не прочесть. Но я все равно читаю: «Синий + Ника» и решаю не спрашивать, кто этот Синий. Лишь легонько стегаю веточкой.

      – Похоже на массаж, – улыбается она в пустоту.

      Вечером в холле гостиницы, пока Змеев регистрирует наши паспорта, я набираю номер Ульяны. Прикидываю в уме – если она вернулась из загородной поездки, то, скорее всего, уже рисует картины, слушает Бьорк и читает книжки по экологии. Уговариваю себя, что моя поездка была неизбежна, а значит, и наша с Ульяной разлука – тоже.