Никакая волна. Александр Старостин

и начинают вращаться головы лазерных сканеров, напоминающие пришельцев из фильмов восьмидесятых. Рабочие устанавливают трибуну с тоталитарной символикой – красно-белый круг, рассеченный надвое черной молнией.

      В этом темном зале полным ходом идет подготовка к шоу Мэрилина Мэнсона.

      Если смотреть на все происходящее с галерки, с высоты самых дальних мест, то переливающаяся цветными огнями сцена будет казаться спичечным коробком или шкатулкой, которую облепили темные точки – люди-муравьи, занятые работой.

      – Они провозятся еще часа четыре, – со знанием дела говорит Богдан Красько, глава лейбла «Мажор Рекордс». Тот самый Издатель, который из-за моего падения не смог подписать с нами контракт.

      Он извлекает из своего полосатого костюма бейджи и раздает мне, нашему вокалисту Энди и Максу Змееву.

      – Держите их при себе.

      По его внешнему виду – бесформенному костюму в тонкую светлую полоску, небрежно отпущенному узлу галстука и проплешине на затылке – можно, скорее, предположить, что он держит торговые точки на Черкизовском рынке, чем занимается музыкой. И это сразу отталкивает меня.

      Я испытываю антипатию и одновременно тревогу за наше будущее.

      Мы на саундчеке в огромном спортивном комплексе, но никто из американских музыкантов еще не прибыл из гостиницы.

      – Это нормально, – поясняет Богдан Красько.

      Он рассказывает нам то, что и так хорошо известно, а Энди слушает открыв рот.

      У больших звезд помимо звукорежиссера к каждому инструменту приставлен свой техник. Они играют на саундчеке, проверяя звук. Сама группа прибывает позже, чтобы взять лишь пару аккордов.

      Это все нам сообщает Издатель. У него есть доступ за кулисы.

      – Вот это круто! – толкает меня в бок Энди.

      Издатель ходит, заложив руки за спину, посреди открытых ящиков с проводами, рэковых стоек и кейсов с аппаратурой. Он говорит, что наша группа вполне могла бы выступить у Мэнсона на разогреве. Это при условии, если мы подпишем контракт с «Мажор Рекордс».

      Я усмехаюсь и думаю про себя: «Он хоть знает, что мы играем?» В этот момент почему-то мне не хватает Ульяны, ее рассудительного взгляда на жизнь. Но после ссоры на марафоне мы так ни разу и не созвонились.

      Энди увлеченно говорит:

      – А почему бы и не выступить, если пригласят? В конце концов, Мэнсон начинал вместе с Трентом Резнором!

      Я пытаюсь ему объяснить, что разогрев – это когда тебе плюют в лицо и кричат, чтобы ты ушел со сцены. Мне как журналисту пришлось сотню раз наблюдать подобное.

      Разогрев – это пластиковые стаканы пива, летящие тебе в лоб.

      Бенгальские свечи.

      Рулоны туалетной бумаги.

      Плевки.

      Но Энди уверен, что круто выступить перед кем-нибудь известным.

      Издатель говорит, что те клубы, в которых мы играем, никуда не годятся. И что нам нужна площадка побольше. А я сдержанно усмехаюсь.

      Энди же вслух мечтает, какой