Гранатовый остров (сборник). Владимир Эйснер

лапки ножом чикнуть, обрезать и тоже на х… на рогожку! И так – все четыре. Лапки удалишь – легче дальше работать.

      – Роза, ты почему такая матершинница?

      – Н-ну? А ты че, идейный?

      – Нет. Просто неприятно: красивая женщина, красивые губки – и грязь.

      – Красивая? Ты меня молодой не видел. Щас вот столько не осталось!

      – Осталось, Роза, поверь мужику, осталось!

      – А сколько мне, думаешь, лет?

      – Если бы не лапки у глаз, – не больше двадцати. А так, думаю, – годки.

      – Сколько тебе?

      – Тридцать четыре.

      – М-м-м – «годки»! Сорок три не хошь?

      – Не верится….

      – Не верится? У меня сын в десятом классе, дочь в седьмом. Вот и считай.

      Она отложила нож в сторону и взяла скальпель.

      – Теперь смотри внимательно: губы подрезать и помаленьку всю голову освободить. Глаза и уши аккуратно обойти, хрящи из ушек вырвать – не нужны. Чуть было не сказала «на х… на рогожку», но не буду, раз тебе неприятно.

      – Так ведь сказала уже!

      – Но тихим голосом и глазки вниз. Вишь, я хорошая тетечка!

      В глазах ее прыгали искорки, я рассмеялся.

      – А теперь кажи руки, охотничек!

      Недоумевая, протянул я обе руки вперед.

      Она поочередно притронулась к большим пальцам моих рук и легонько потрясла их.

      – Чтобы быстро снять-обезжирить, надо нокоть отрастить. Большой, как у меня. Вишь?

      – Ну.

      – Если правша, – на правом, левша, – на левом.

      – Не пойму…

      – Вот смотри: Нокотем цепляешь пленку на шее и давишь. Нокоть – не нож, шкурка не рвется. Потихонечку шкурку кругом отделяешь, пеньки лапок, вишь, сами выскакивают? И пошла, пошла шкурка вниз. А пленки и жир на тушке остались! И обезжиривать не надо. Время-силы экономишь. Я за день – двадцать пять делаю. Под настроение и больше.

      Потом надо жир-кровь бензином снять, стальной расческой пух вычесать, прутиком хлопать, пыль выбить. Тогда станет красивая, пушистая, мягкая и в Питер поедет на пушной ау – аукцьон. Международный. За золото. Понял, мы какие? Золотые для государства люди!

      V. Любовь, кровь и балалайка

      Но я плохо слушал. Я смотрел на оголенные до плеч руки этой женщины. На правой руке выше запястья были белые скобы и полосы. На широком шраме у локтя – точки от иглы хирурга. Левую ладонь пересекала грубая красная черта. За нож хваталась.

      Роза выпрямилась на стуле:

      – Во работенка! Спина, как чужая. А руки, хоть смотри, не смотри, – память мне за любовь… Семнадцати замуж вышла, через год уже срок тянула. Прихожу с ночной, а он с бабой! Да ладно бы где, простила бы. Нет – на постели нашей! Ну, я в кухню и нож! И он – свой складник. Бились – поле Куликово. А стерва ушла! Я за ней с тубареткой по улице гонялась, пока не упала.

      Роза Соломоновна положила на стол нож и ножницы и стала легонько раскачиваться из стороны в сторону. Тихая песня на языке, так похожем на мой родной, зазвучала в забрызганной звериной кровью комнате:

      „Liebe ken brennen un nit ojfheren,

      Herze