Гранатовый остров (сборник). Владимир Эйснер

мелкий предмет. «Эх, Таня, твои бы сюда рученьки, твои бы пальчики, твое бы дыхание.» Поняв, что разжечь огонь не удастся, Саша опустился на оленьи шкуры у стены и мгновенно заснул. Минуту или час продолжалось это забытье, но проснулся Саша от ясного сознания, что замерзает.

      Об угол печки разорвал парку на груди, так что вылетела дужка и брызнули пуговицы. Сунул руки подмышки. Сквозь лихорадочный озноб, сотрясавший все тело, радостно почувствовал покалывание в кончиках пальцев.

      От капкана к капкану, медленно, как в воде, бредет по тундре рослый мужчина. И если споткнется о заструг и упадет, то, так и быть, отдыхает, а если нет, – идет дальше. Так же дует в лицо безжалостный хиус, так же дымится поземок, и так же сквозь тонкую облачность льется сияние. Но дужка от стула уже не топорщит парку на груди, дуло ружья не торчит над ухом, и целлофан букета давно рассыпался в прах. Но каждый раз мужчина поднимается и проходит еще немножко.

      «…Еще не вся черемуха в твое окошко брошена…».

      В тысячный, наверное, раз за эту неделю выходила Таня на порог слушать тишину. Двадцать пятого декабря предчувствие беды стало невыносимым.

      Все шесть собак лежали в пристройке, уткнув носы в лохматые животы.

      Мороз.

      Мельком глянула Таня на термометр.

      Сорок два.

      Ладно.

      Сорок два – не пятьдесят.

      Неохотно встали псы в алыки, но потом разогрелись, ходко пошли знакомым путем вдоль капканов.

      Часа через два вожак круто развернул упряжку, так, что Таня чуть не выпала из саней, и завыл, вскинув голову к размытой облаками луне.

      На склоне сугроба на коленях стоял человек и неловкими слепыми движениями старался поднять упавшую с головы шапку.

      «Пьяный, что ли?.. Господи, да это же…»

      – Саша?

      Медленно поднял он голову. Толчком вылетел пар и белой пылью рассыпался в воздухе.

      «…Заря моя вечерняя, любовь неугасимая…»

      – Саша!!!

      В ответ полувздох-полустон.

      Таня уже рядом.

      Руки! Что с руками у него? Где рукавицы? Шарфом замотал… И что это? Свитер что ли разрезал..? Ни «Бурана», ни ружья и пустая ножна на поясе…

      – Больно тебе, миленький? Дай-ка руки сюда, дай их сюда, сейчас отогреем под моей паркой!

      Долго ждут собаки прильнувших друг к другу посередь тундры мужчину и женщину.

      – Домой! – любимая команда. Домчали за час.

      Какая благодать зайти с мороза и ветра в жилую избу! Как хорошо вдохнуть запах свежеиспеченного хлеба и увидеть красные угли сквозь щели печной заслонки! Первым делом – руки мужа в холодную воду. Ведерко угля – в печку, – чайник – на огонь.

      – Ах, Саша, Саша… – медленно разламывает она ледяную корку на его лице, освобождая бороду от вмерзшего в нее воротника свитера, от которого, похоже, один лишь воротник и остался. Сняла с него парку и на пол выпали гвоздики. Мятые, ломкие, черные…

      – Спасибо, милый!

      Помаленьку начинает она плакать. Лицо мужа до неузнаваемости распухло. Вместо