Соно Вероника. Пьячере!. Верона Виера

автографа, ни внимания.

      Никакого праздника! Несправедливо!

      Вдобавок не знаю, как возвращаться теперь домой? Без каблуков и с чувством вины? Сестра меня ненавидит.

      Мама, наверное, уже от Каринки знает, что произошло и презирает меня больше, чем в прошлый раз. Предчувствую неприятный с ней разговор.

      Может взять и напиться, чтобы было всё равно, а утром сказать, что ничего не помню?

      Нет! Потом вертолёты и здравствуй белый друг.

      Не хочу больше!

      Как я вообще могла во всё это вляпаться? Чувствую себя ужасно, как будто переехали катком или это температура?

      Стою на цыпочках, трогаю лоб.

      Вроде нормальный, но присутствует какая-то слабость.

      – Вы классная публика! – слышу красивый голос солиста. – Продолжаем!

      Люди радостно кричат в ответ.

      Классная…

      Видел бы он меня. От такой публики точно бы стошнило. Никита, наверное, счастлив, что испортил мне вечер.

      В дверях появляется Рома с большой кружкой в одной руке, под мышкой у него моя сумка, а в другой руке резиновые тапочки, сложенные один в один. Он опускает взгляд на мои ноги.

      – Я же просил, не вставать! – недовольно ворчит и подходит к журнальному столику, ставит кружку.

      – Мне уже терпимо, – взглядом ищу в его руках телефон.

      – Телефон я в сумку положил, – будто прочёл мои мысли, он кладёт сумку на диван. – Вот, тапочки, – протягивает. – Зачем встала, ещё и босиком? Здесь же грязно.

      – Мне уже всё равно! Хуже, чем есть уже не будет! – изображаю равнодушную улыбку. – Хоть так потанцевать, если в зале не судьба.

      На носочках, прихрамывая, подхожу к дивану. Сажусь и, глядя на ботильоны, беру у Ромы тапочки. Их не надеваю, а кладу рядом с обувью и в сумке ищу телефон. От подруги пять пропущенных, от мамы больше десяти.

      Санта Клеопатра! Не решаюсь перезвонить маме. Уже ничего не изменить, поэтому остаётся только принять.

      Я включаю камеру на фронтал и выставляю перед собой руку, разглядываю отражение.

      Так и есть – не Верóна, а ворона.

      Щеки в туше, глаза – красные и нос туда же. Ромка терпеливо ждёт, когда примусь за напиток, а мне уже не хочется.

      Сегодня день позора или позорный день! Скорее бы закончился.

      Нахожу в сумке влажные салфетки и тру под глазами.

      – Выпей! – Роман берёт со столика кружку и подносит к рукам.

      Я кладу грязную салфетку с телефоном на диван, и с лицом благодарного гостя принимаю заботу. Пахнет корицей.

      – Надеюсь алкогольный? – нюхаю глинтвейн.

      – Размечталась! – улыбается. – Тебе нет восемнадцати!

      Он садится рядом и ждёт, когда сделаю глоток.

      – Мне почти! – отпиваю немного.

      Имбирь согревает горло. Тепло растекается по телу, и я от блаженства прикрываю глаза.

      – Почти не считается, – он касается моей руки, подталкивает, – Давай, не останавливайся! – хмурится. – Как тебя вообще пропустили?

      – Военная тайна! – пытаюсь шутить и не выдать Болика, вспоминаю