Азбука семейной жизни. Маргарита Макарова

очередь.

      И люди в ней стояли очень серьезные.

      Смешно, она боялась человека, который сейчас выйдет из «Звездного зазеркалья».

      Смешно. Но смешно – это когда ты ничего не знаешь. Не знаешь, кто и как стоит за этим Гиршманом.

      Когда Разина думала об этом, у нее потели ладони.

      Она вытянула руку. Пухлые пальцы дрожали. Старательно наведенный маникюр, длинные ногти лишь усиливали предательское дрожание пальцев.

      Страх…

      Страх остаться в стороне, если не сделать то, что требуют.

      Страх оказаться на обочине канавы, если сделать то, что требуют.

      Она давно уже ничего тут не контролировала. Все, что она могла, всем кому могла помочь – она помогла.

      Не бесплатно, конечно.

      Вот – Лютикова – поет, глупенькая девушка, что ей стукнуло вломиться сюда, на сцену. Дом ломится от всего, – сиди и празднуй. Чего ей тут не хватает?

      Да, она, Элла Владимировна Разина взяла ее за ручку и вывела на сцену.

      Да, это всего лишь платье, вешалка для новых и модных нарядов, нелепо и безвкусно напяленных на эту богатенькую самочку, так воспылавшую любовью к музыке.

      Но …это живые деньги. Эти деньги получала она… Это все пойдет на старость, когда она останется не у дел. Когда уже ничто не способно будет удержать ее тут.

      Ее и ее дочку.

      А время это уже заглядывало в окно, ползло по крыльцу, принюхивалось к вентиляционным трубам.

      Гиршман. Кузен Волкова. А это правительство. Это власть. С которой не поспоришь. А то не сыщешь потом и косточек.

      Волков организовал для своего кузена все последнее «Зазеркалье». Целиком. Целая передача, которая должна была открывать новые таланты, – функционировала для раскрутки кузена Волкова.

      Правительство. Не последний человек. С какого края? Этот Волков не сегодня – завтра станет совсем не последним. Совсем не последним. Остались считанные месяцы, что будет… что будет…

      Гиршман явно претендовал на ее место.

      Да. Он был всего лишь кузеном. Он не имел голоса, такого, как был у нее. Был… Когда-то был… Теперь и у нее не было голоса…

      Эх, черт возьми, не она ли сама виновата, что тут на этой сцене нет, не оказалось сейчас ни одного реально талантливого, сильного и хорошо стоящего организатора, таланта, музыканта.

      Одни свои.

      Как оказалось, – чужие…

      Как в той новой песне… «Чужой… и фильм совсем не о любви»…

      Да, она тоже двигала и проталкивала на сцену своих. Своих старых друзей, знакомых, мужей. Пусть так. Но куда-то им надо было деваться.

      Вот как аукалось все это ей.

      Теперь ее сталкивали, как гнилой, повисевший плод с трухлявой яблони.

      Ей ставили в вину, что сцена опустела, что слушать некого, что нет ни песен, ни музыки…

      А что взамен?

      Кузен Волкова? Смешно…

      Он не имел и голоса… а песни, которые он писал, были похожи на…

      Но в «Звездное зазеркалье» Волков устроил не только своего кузена.

      Видно он решил, – раз уж его «зазеркалье» – так его.

      Там был его любовник, мальчик, который