Азбука семейной жизни. Маргарита Макарова

наклоняться. Не хотелось двигаться. Слабость разливалась по всему телу…

      На ее место шел Гиршман. Уверенно, нагло. А тот великий член, что стоял за его спиной, требовал, чтобы она, она сама вывела его за ручку на сцену, поставила на свое место и еще раскланялась, и расшаркалась в благодарность. Правительство. Да это было реально круто.

      Она даже вообразить такого не могла, что вообще возможно такое. На сцену, в полном составе, на телевидение, в «Звездное зазеркалье» засунуть свой собственный бордель.

      Куда катится все. Куда катится.

      И что она может?

      Только пассивно смотреть и с ужасом думать о том, что будет дальше. Не с ней. Уже не с ней. Что будет дальше с дочкой. Ее дочкой.

      Эстрада превращалась в простую канализацию. В клоаку. Грязь. Здесь были любовницы, любовники, дети любовниц, какие-то родственники, дальние и левые…

      Подрыгаться и покрасоваться хотели все.

      Что же это такое.

      Концепции, концепции… Элла вдруг вспомнила, как на каком-то интервью у нее спросили… Сейчас-то никто уже не задавал ей вопросов. Никто. Она сама пыталась отвечать, – но никто уже не слушал. Кому она была интересна. Хотя и цеплялась всеми коготками пухленьких ручек. Вот и радио свое сделала.

      Концепция современной эстрады. Концепция современной музыки…

      Разина улыбнулась, вспомнив, как хохотала тогда этому напыщенному вопросу молодой журналистки.

      Концепция…

      Да, она понимала, она видела и осознавала, что тут уже давно никто не пел. Голос – это было неважно.

      Сцена стала прибежищем картинок – фонограмм. Не больше, не меньше. Сразу, изначально задача была – выучиться петь под фанеру. Раскрывать рот. Вот вопрос. Теперь сюда лезли все. Все, кто мог.

      Она ждала приезда из звездного зазеркалья Гиршмана. Сегодня она выведет его за ручку на большую сцену.

      Он не первый, да… Трудно было отказываться от живых денег.

      Но в этот раз решили ее заменить.

      Это четко читалось в нагло усмехающихся глазах члена правительства, того самого Волкова, который еще не стал первым…

      Гиршман шел на ее место.

      Всем было все равно.

      Кому какое дело – кто открывает рот под фанеру – любовник Волкова, или любовник кого-то еще. Бордель в полном составе.

      Такое было впервые.

      Публика…

      Неужели это совсем лохи? Неужели им без разницы, поет человек, или трясет своей использованной попкой? Неужели душа уже стала не видна?

      Или сами зрители стали абсолютно бездушными? Смотреть на мальчиков, открывающих рот под чужие фонограммы!

      Все-таки пора уходить. Или она не выдержит. И кого-то просто потрясет за грудки.

      А всем было все равно. А она, как полная дура, покрывала весь это беспредел.

      Беспредел российской сцены.

      Она вспомнила, как совсем недавно к ней пришел директор «Звездного зазеркалья».

      Юрий Милюта убедительно и долго, потея лицом и ладошками, слащаво говорил о столе и щенках.

      Что