Родом из детства. Алексей Курилко

признания. Труп любимой медленно синел. Близилось утро».

      Мной овладел приступ неудержимого смеха.

16

      Танелюку я сказал:

      – Это некая сублимация, Костя. Ты выплёскиваешь на бумагу свою агрессию, и в результате тёща, одноклассник, сосед и прочие живы-здоровы, а ты доволен. Литературой это назвать нельзя. Хотя, конечно, есть сногсшибательные фразы. К примеру, «жизнь – это попытка утереть нос собственным родителям».

      – В моём случае, – заметил Седой, – это неудачная попытка утереть нос родителям.

      – В целом, – солгал я, – не так уж плохо. Но надо работать. Много работать.

      Я не мог выложить ему всей правды. После тридцати начинаешь ценить тех немногочисленных людей, которые хоть отчасти претендуют на звание друзей.

      Однако мой осторожный ответ не удовлетворил Седого.

      – Ты мне конкретно скажи, – попросил он, – тратить мне на писанину своё время или лучше не морочить голову ни себе, ни людям.

      – Ну как тебе сказать…

      – Говори как есть.

      Я решил, что толерантность тут ни к чему, и резанул прямо:

      – Литературного дара у тебя нет. А писать без него – всё равно что трахаться без эрекции.

      – Ладненько, – согласился Танелюк, нисколько не огорчившись. – Тогда я подарю тебе свою записную книжку. Вдруг что-нибудь из моих набросков и записей ты сможешь использовать в своей работе.

      – Это не обязательно.

      – Нет-нет-нет, она мне больше не нужна. Я подарю её тебе, это и будет моим скромным вкладом в русскую литературу.

      – Весьма благородно с твоей стороны.

      Мы сидели на кухне. Выпивали, беседуя, закусывали и курили…

      Невесёлые мысли понизили свою активность. Зато выпитое активировало знакомое по детским годам ощущение беспечности.

      Приговорив полтора литра водки, мы основательно охмелели.

      Наш диалог начал вязнуть и распадаться на не связанные между собой куски.

      – Интересно, чего ты развязался? – спросил Седой.

      – А мне интересно, почему ты не пробуешь завязать?

      – Я алкоголик, Лёня. Буду я бухать или нет – не имеет значения. Это диагноз. И он на всю жизнь.

      – Ты веришь в любовь? Такую… о которой пишут в книгах…

      – Мне сорок четыре года… Я просрал карьеру бухгалтера… Великого актёра из меня тоже не получилось… Теперь ты говоришь, что литературного дара у меня нет… Я больше ни во что не верю.

      – Самое время поверить в Бога.

      – Самое время выпить.

      – Знаешь, я устал быть один.

      – Помнишь, о чём писал Монтень?

      – Да не важно, кто о чём писал! Мы не можем жить по написанному. В книгах люди ищут лишь подтверждение своим мыслям.

      – Монтень писал…

      – Если неприятности я научился переносить сам, то хотя бы чёртов успех я могу разделить с кем-то… С кем-то, кто мне дорог…

      – Монтень писал: «Каждый человек может быть самим собой, только пока он одинок». Конец цитаты.

      – Хрен тебе. Это сказал