Петр Великий, голландский. Самозванец на троне. Сергей Юрьевич Соловьев

пороховым дымом, стрельцы укрылись в подземном ходе, и затворили дверь, и приперли её ломами.

      – Хорошо, что лиц никто наших не увидел, – сказал олин из стрельцов, Захар Зайцев.

      – Фрол, молодец у нас, и оглянулся на Арсения и Тимофея, которые несли носилки с раненым.

      Приготовили их для тела царя, а теперь для урядника сгодились. Молодые стрельцы старались идти осторожно, берегли раненого. Последними шли Пётр Шадров и Василий Пехтин, тоже с саблями наголо.

      – Слабы потешные на шпагах тягаться, неумелые ещё… – тихо говорил Пётр.

      – Так нас с тобой с пяти лет учили с оружием-то управляться. А жти кто? Из сокольничьих да собачников и коноводов… – согласился и Василий со словами товарища.

      – Опустите носилки.. – зашептал Фрол, – всё, здесь и останусь…

      – Да ты что? Домой отнесём....

      – Нельзя, худо будет.. Здесь лягу, от царя недалеко, – и Фрол слабо улыбнулся.

      Стрельцы остановились, и стянули шапки со своих буйных голов. Пётр так и не убирал руку от сабли.

      – На Дон уходите… – шептал умирающий урядник, – не соврал Цыклер, там мертвый Пётр лежит… Всё точно.

      – И мы видели, Фрол Фомич… Всё, всё исполним, – добавил Арсений за себя, и за друга Тимоху, так и стоявшего с перевязанной от укола шпагой рукой.

      Урядник что-то хотел сказать, поднял руку, застонал, и весь словно вытянулся и не дышал больше.

      Василий и Пётр кивнули, взяли ломы, и стали вынимать камни из боковой стены. Их, по очереди сменяли товарищи. Наконец, вышла ниша, в которую и поместили тело Игнатьева, заложили камнями, так, что и не было заметно.

      – Вот, как вышло… – пробасил Василий.

      – Так что делаем? – спросил Пётр,

      – Грамоту напишем . На Дон, да в Азов. Всё как есть. А вам, Арсению да Тимофею, доставить, – говорил оставшийся старшим Василий Пехтин, – казны на дорогу соберём. Грамоту подорожную я для вас в Приказе выправлю. Всё как надо будет....

      Арест Цыклера

      За окном завывал ветер. На Москву упала верно, последняя метель. Глянул Иван Елисеевич на непогоду сквозь цветные стекла, да поплотнее запахнул домашний кафтан. Прислонил руки к изразцовой печи, согрется. Что-то зябко в доме было, хотя и истопник в подклети дров не жалел, сам проверял.

      – Батюшка, – заговорил Елисей, – гости уж в гостиной собрались, и Алексей Прокофьевич здесь.

      – А Фёдор Пушкин?

      – Холоп прибегал, сказал, что боярин попозже будет…

      – Ладно, идём…

      И думный дворянин пошёл в горницу вслед за сыном. За столом с богатым угощением сидело всего пятеро званых гостей. Горели свечи в итальянских шандалах, в горнице было светло, как днём.

      – Рад, что пришли, друзья дорогие! Угощайтесь, ешьте да пейте! – радушно проговорил Цыклер.

      И его люди разлили по серебряным кубкам венгерское вино, а старший из них принялся разрезать жареную дичину и наделять гостей.

      Иван Елисеевич только взялся за двузубую вилку, как раздался грохот сапог на лестнице. В горницу ворвались два сержанта