«Лав – из» (сборник). Таня Малярчук

Куда мне еще худеть? Я и так как саранча.

      – Если и саранча, то очень хорошенькая.

      Артем Миколаевич еле заметно гладит Григорьевне ладонь. Ладонь печет огнем.

      – Как ваша знакомая… Белла? – с загадочным видом спрашивает Артем Миколаевич.

      – Хорошо.

      – Ей больше никто не снится?

      – Вы знаете, больше не снится.

      – Как жаль, – Артем Миколаевич разочарован.

      – А знаете что, Артем Миколаевич, – Григорьевна подходит к нему вплотную, – а знаете что? Поцелуйте меня прямо сейчас. Здесь и сейчас. Поцелуйте меня.

      Артем Миколаевич испуганно вытаращивается на Григорьевну.

      – Зачем здесь, – бормочет, – приходите ко мне в кабинет… В конце смены… Там спокойно, без свидетелей…

      – Здесь и сейчас, Артем Миколаевич, – Григорьевна закрывает глаза и подставляет ему губы.

      «Все или ничего».

      – Григорьевна, что вы делаете? На нас люди смотрят.

      – Пусть смотрят.

      – Так нельзя. Нужно знать приличия.

      Григорьевна отходит в сторону и закуривает одиннадцатую за сегодня сигарету.

      – Как Алина? – спрашивает спокойно. – Передавайте ей привет.

      – Обязательно передам, – говорит Артем Миколаевич и, ошарашенный, заходит в помещение поликлиники. – До свиданья.

      Нужно хоть раз в жизни от чего-то отказаться, думает Григорьевна, впуская в легкие облако дыма.

      «Да-да. То, от чего мы отказываемся, делает нас сильнее».

* * *

      Григорьевна быстро идет по Крещатику. Солнце слепит глаза. Григорьевна щурится и ничего, кроме солнца, не видит. Что-то подгоняет ее. Что-то внутри нее шепчет, что нужно спешить, что в конце пути ее, Григорьевну, ждут. И она почти бежит.

      Вокруг, вдоль всего широченного Крещатика, лежат мертвые окровавленные тела. Григорьевна аккуратно через них переступает. Не обращает на них никакого внимания.

      Не добежали, думает, не успели.

      Еще немного – и я буду счастлива, думает Григорьевна. Когда война заканчивается, хоть кто-то да остается. И тогда этот кто-то становится по-настоящему счастливым. Да. После войны приходит счастье.

      На углу Крещатика и Проризной Григорьевна останавливается. Шеренга военных с автоматами перекрывает ей дорогу. Военные в шлемах. Григорьевна не видит их лиц.

      – Эй, вы! – кричит им Григорьевна. – А ну, расступитесь! У меня нет на вас времени. Мне нужно пройти дальше. Там меня ждут.

      – Никто тебя там не ждет, – отвечают военные.

      – Вы врете. В конце концов, вы ничего не знаете. Вы тупые как древесина.

      Военные шепчутся между собой. Григорьевна нервничает.

      – Расступитесь, – повторяет она. – Мне нужно пройти дальше.

      – А почему ты так уверена, что нужно?

      Какие невоспитанные, думает Григорьевна, тыкают мне, будто я с ними свиней пасла.

      – Нужно, я знаю, что нужно.

      Военные расступаются, и вперед выходит Артем Миколаевич. На нем офицерский мундир. Мундир ему очень к лицу.

      – Красивый мундир, – говорит Григорьевна.

      – Григорьевна, что вы здесь делаете?

      – Я?