Цербер. Найди убийцу, пусть душа твоя успокоится. Александр Гоноровский

планов вы вступили в сговор с членами Южного общества подпоручиком Лихаревым и полковником в отставке Давыдовым и предлагали им способствовать бунту всех южных военных поселений против законной монархии нашей… Для подкрепления обвинения приведу лишь одну запись из дневника Лихарева.

      Бенкендорф перевернул страницу, ещё одну. Прочитал:

      – «Сегодня за обедом Александр Карлович высказал прелюбопытную мысль. “Народ прост, – сказал он. – Если вы хотите, чтобы он пошёл за вами, то следует обратиться к его инстинктам. Один из них – вера. Скажите любому, что его путь отмечен Богом, и он пойдёт не за Богом, а за вами, в какую бы темень вы его ни позвали”. Я попытался объяснить суть благих намерений наших. Но А.Б. лишь слушал внимательно и никак не выразил своего отношения к моим словам».

      Бенкендорф закрыл дело, покачал головой:

      – Умно. – И, обратив свой взор на Бошняка, спросил:

      – Готовы ли вы повиниться в делах ваших?

      В повисшей тишине потрескивали свечи.

      – Нет, ваше превосходительство, – ответил Бошняк. – Не готов.

      Члены комиссии удивлённо переглянулись, поднялся лёгкий ропот. И только Бенкендорф, казалось, предвидел такой ответ.

      – Мне необходимо свидетельство графа Витта, под чьим началом я служу, – закончил Бошняк.

      Генерал-адъютант Чернышёв, ревностный приверженец холодного оружия и рукопашного боя, сидящий ближе всех к Бошняку, усмехнулся:

      – Удивительно, господа, сколь велико среди заговорщиков желание иметь заступника.

      Бенкендорф мягко взглянул на Бошняка.

      – Для тех, кто не винится, наказание строже, – он будто произносил написанные для пьесы слова, которые успел выучить во время долгих и скучных допросов.

      Бошняк молчал.

      Бенкендорф кивнул плац-майору:

      – Увести.

      Плац-майор вытащил платок и, подойдя к Бошняку, принялся завязывать ему глаза. Допросная комната исчезла.

      Затем снова были сырость улицы, скрип снега, серый свет, пробивающийся сквозь ткань повязки, и родной лязг запора.

      Оставшись один, Бошняк вынул руку из кармана. От острой кромки оловянного ножа на ладони выступила кровь.

      Лавр Петрович постучал в дверь покосившейся от старости избы. Дверь приоткрылась, из темноты выглянула засохшая старуха в чепце, с подозрением оглядела ищеек.

      – Следственный пристав Переходов, – отрекомендовался Лавр Петрович. – Родительница покойного капитана Нелетова здесь проживает?

      – Преставилась Пелагея Никитишна, – беззубо прошамкала старуха. – Не вынесла. Сыночек-от единственный был у ней, так она и того…

      – Мне надобно мундир капитана осмотреть, – сказал Лавр Петрович. – В коем он смерть принял.

      Старуха удивлённо захлопала глазами:

      – Мундир-то всё одно худой. В спине дырка на дырке. Вот мы сжечь и того…

      – Сожгли?!

      Старуха растерялась:

      – Акимыч вот только на задний двор снёс…

      Лавр Петрович