Цербер. Найди убийцу, пусть душа твоя успокоится. Александр Гоноровский

плац-майор вздохнул, как лошадь в стойле. – У каждого свой долг, милостивый государь.

      Вдалеке хлопнула дверь, кто-то шёл навстречу. Вскоре идущий оказался рядом.

      Плац-майор сжал локоть Бошняка.

      – К стене-с…

      Мимо медленно проследовал кто-то грузный – Бошняку почему-то представился медведь в начищенных сапогах и зелёном мундире с золотыми царскими пуговицами. Левый сапог похрюкивал, как поросёнок. Глухо перекатывались ключи. Шаги долго раздавались в коридоре, затем лязгнула дверь и стало тихо. Бошняк услышал, как где-то далеко стучит дятел. И не сразу понял, что это сердце плац-майора.

      – Почему стоим?! – неожиданно громко спросил он.

      – Не бойтесь, Александр Карлович. – Плац-майор привычно взял его за локоть, повёл по коридору. – Никто вас не тронет. Здесь вам ничто, кроме правосудия, не угрожает.

      Улица дохнула холодом. Совсем близко послышался лошадиный храп, треск расколотого полена. Запахло дымом и снегом.

      Бошняк попытался унять дрожь в коленях.

      Рядом под чьими-то торопливыми шагами заскрипел снег. Бошняк сжал в кармане кусок оловянной тарелки.

      Кто-то остановился совсем близко. Короткое взволнованное дыхание. Сладковатый запах клевера.

      – Нет, няня, не он, – голос был почти детский.

      – Пойдём, голубушка Аглая Андревна. Пойдём…

      Шаги стали удаляться.

      – Ваше благородие? – позвал плац-майор.

      Он принял Бошняка под руку, усадил в сани. До Комендантского дома полагалось ехать в санях. По снегу заскрипели полозья. Ветер мешал шаги, звуки, голоса. От холода онемели пальцы.

      Сани замерли. Тяжёлые шаги. Они хрустели снегом так основательно и размеренно, будто к саням подходил гигант.

      Бошняк подтянул ноги, чтобы с силой выпрямить их, если на него навалится тело.

      – Да не вихляйся, не вихляйся, – громко сказал кто-то. – Это тебе не девка красная, а бревно.

      – Почто вдвоём понесли? – отозвался другой. – Того и гляди пупок от натуги развяжется.

      Тяжело охнула дверь, вошли в приёмную. Жар лизнул лицо. Шипел углями самовар. Пахло сырыми жилами, перьями и вытекшей желчью, нож стучал по доске – баба разделывала курицу, а совсем рядом шуршала бархотка, несло прогорклым топлёным жиром, которым обыкновенно натирают сапоги. Тявкнула собачонка.

      Бошняка провели дальше, и он услышал скрип перьев – будто множество насекомых шелестели крыльями.

      Плац-майор надавил Бошняку на плечо, усадил на скамью, приоткрыл дверь и доложил:

      – Господин Бошняк в приёмной.

      Дверь захлопнулась.

      Кто-то прикоснулся к плечу. Бошняк вздрогнул.

      – Александр Карлович! Вы?! – услышал он звонкий взволнованный голос.

      – Лихарев? – Бошняк узнал сидевшего рядом. – Раньше от вас карамелью пахло.

      – Вы не представляете, как я вам рад, – Лихарев запинался от волнения. – Мне повиниться надобно… Александр Карлович, вы должны ненавидеть меня. Это же я вас предал. Имя ваше назвал.

      – Как ваша маменька поживает? – невпопад спросил Бошняк.

      – В