Плащ и шпага. Амеде Ашар

она глухим голосом.

      – Это я – Джузеппе, ваш слуга, с поручением к графине от графа де Монстрюк, моего господина.

      Луиза пошла медленно к двери, прислушиваясь. Галоп лошади раздался вдали.

      – Уехал! – прошептала она.

      Она отперла дверь – и Джузеппе, со шляпой в руке, бледный, расстроенный, вошел в комнату.

      – Графиня, – сказал он, кланяясь: –  вот письма, которые граф приказал мне вручить вам. Кроме того, он передал мне свой перстень для своего сына.

      Графиня взяла у него из рук письма и перстень. Она смотрела на него с ужасом и боялась спросить.

      – Но сам граф? – спросила она наконец.

      – Граф следует за мною. Извольте взглянуть.

      Он раздвинул складки портьеры и показал графине на носилках тело графа, поставленное двумя служителями посредине комнаты и окруженное четырьмя горящими свечами.

      Из груди Луизы вырвался крик.

      – Умер!

      – Умер со шпагой в руке, как дворянин и как солдат. Вы видите, графиня, последняя мысль его была об вас,

      – Где, когда, каким образом? спросила она.

      В нескольких словах Джузеппе рассказал ей, как, проведя ночь за картами в Лектуре, граф отправился на рассвете искать барона де Саккаро, и как, застав его в Сен-Жан-ле-Конталье, он напал на него и убил.

      – Тогда граф и написал письма, которые я обещал доставить вам. Потом он скончался от ран, получив отпущение нашей святой церкви.

      Луиза упала на колена, закрыв лицо руками.

      – Теперь, графиня, мое поручение исполнено и я могу идти.

      И Джузеппе тяжело опустился на пол возле своего господина.

      – Вот наконец и третий! – сказал он.

      Служители, принесшие носилки, тогда же ушли. Графиня осталась одна с двумя трупами; кое-как она дотащилась до окна, ухватилась за него и с трудом выпрямились. Вдали, по дороге, при первых лучах света, неслось облако пыли, будто уносимое ветром.

      – Ах! – сказала она, – вдова и одна!

      Она подошла к столу.

      – Но я могу написать, – продолжала она, – послать к нему верхового, вернуть его… – Она уже готова была опустить перо в чернила, но бросила его. – Как! – сказала она себе, – я предложу ему руку и вместе с ней заботу о разорённой женщине!… Если граф де Монтестрюк искал смерти, то я, зная давно его дела, могу догадаться, что у него ничего не осталось… Сделаться бременем для него, после того как была его счастьем, мне!… ни за что. И кто знает? может быть еще он и откажется… О, нет! Я сохраню имя, которое ношу, и добьюсь, чтобы сын того, кого уж нет больше в живых, носил это имя с честью.

      Она затворила окно и уж не смотрела на белое облако, исчезавшее вдали.

      – Теперь прошедшее умерло; надо думать только о будущем, продолжала она.

      Графиня позвонила. Вошел слуга.

      – Доложите графу Гуго де-Монтестрюку, что мать желает его видеть, – сказала она.

      Через минуту вошел ребенок по-видимому, лет семи или восьми; она взяла его за руку, подвела к телу графа Гедеона и сказала:

      – Отец твой умер, сын мой; мы остались одни… Помолитесь за