Сашкино лето, или Четыре неудачных операции доктора Снегирева. Антон Москатов

создано. Сколько лет упорства Курицину приложить придется, чтоб понимание появилось, свобода мысли, которая Снегиреву, казалось, с молоком матери, которую он так не любил, впиталось?

      – Чего один? – спросил заведующий, не отходя от окна.

      – Снегирева в операционную вызвали.

      – Правда?

      – Правда, – ответил Игорь, чувствуя подвох.

      – Операционную в парк перенесли? – и поманил пальцем.

      Сашка по-кошачьи щурился на солнце. Крутил головой из стороны в сторону, но в отделение не шел. Будто позировал для любопытных глаз. Нелепое сравнение появилось, когда Игорь наблюдал за медленно закипающего, но тщательно скрывающего это, Кирилла Афанасьевича. И в нем самом просыпалась злоба. Злоба, что Саша подвел его. Подвел, хотя Игорь поручился.

      – Ладно, Игорь, вечером пусть принесет объяснительную, а вопрос по назначению, мы, думаю, решили.

      Игорь Маратович спорить не стал. Как и ругаться со Снегиревым. Да и объяснительную требовать, зная – Кирилл Афанасьевич к вечеру отойдет и сделает вид, что забыл о ней.

      Саша пребывал в полном неведении о решившейся своей судьбе. Той части, что касалась карьеры.

      День выдался беспокойный. До вечера оперировать не пришлось, но Снегирева несколько раз вызывали на консультацию. И еще он успел принять несколько человек. Чем пополнил скромный бюджет врача государственной больницы.

      К вечеру появились свободные минутки. Закат заглянул в окно ординаторской гуденьем настырной мошкары. Пришло уютное, семейное спокойствие. Что давало Снегиреву наслаждение от прожитого дня. Когда усталость чувствуется телом, но душа радуется. Хлопоты не прошли даром, оказываясь полезными и себе, и людям.

      – Ты у девочки своей был? – спросила Марина, оторвавшись от писанины. Она привычно заполняла бумаги за себя и за Сашу, уже не ропща. Лишь изредка возмущаясь отсутствием шоколадной благодарности от непосредственного начальника. Настольная лампа очерчивала круг, будто Марина пряталась от нечисти. Тени и блики играли на лице, то ангельски освещая ее, то зажигая в глазах медсестры дьявольские огоньки, словно она сама была нечистью, не к ночи помянутой. Саша через прищуренные глаза смотрел на давно ставшей старшей подругой, коллегу и, казалось, пред ним проплывали видения значимых в его жизни женщин. Даже ее голос играл октавами, переливался тональностями, копируя, а иногда пародируя голоса прошлого.

      Давала знать о себе усталость и тяжесть воспоминаний, к которым Снегирев не любил возвращаться ни под каким предлогом.

      – Какой? – удивился Снегирев, напрочь за дневными заботами забыв о Нине. И тут же, прогнав другие образа, появился лик Нины. К которой Сашка начинал испытывать непонятные, но явно не любовные, чувства.

      – Поражаешь ты иногда, Александр Борисович! – всплеснула руками сестра. – То носишься с девчушкой целыми днями, то забываешь, будто вещь в сторону отложил.

      – Да? – отрешенно и на удивление спокойно спросил Саша. – Человек такой.

      – Да