Сашкино лето, или Четыре неудачных операции доктора Снегирева. Антон Москатов

к подоконнику. Майско-июньское солнце весело заглядывало в окно, прыгали по раскалявшемуся асфальту вездесущие воробьи, их нестройный гомон лился со всех сторон, вызывая добрую улыбку. По улице сновали спешащие люди. Вон, у скамейки столпилась молодежь. Курит. Рановато. И для времени, и для возраста.

      Вспышкой в голове взорвалась мысль. А ведь никому нет дела до него! В эти напряженные несколько минут внимание должно быть обращенным на операционное поле, обильно смоченное кровью. Где шла борьба за жизнь. И этот человек будет жить, скоро выйдет на улицу, туда, во двор, – и хватит солнца, тепла, веселья, улыбок и человеческих слов и на свою долю! …

      В голове звякнул озорной огонек. Захотелось схватить вороватым движением свежего воздуха, несколько минут почувствовать легкость утреннего города, зевавшего гудками машин и подслеповато щурясь глазами не проснувшихся пешеходов.

      Сашка стремглав бросился вниз. И минуту спустя сидел на скамеечке, втянув голову в плечи, спрятав руки в карман халата. Нахохлился, будто тот самый упомянутый воробей.

      … Марина, пребывая в умиротворенном спокойствии, обладавшая спокойным нравом, за годы работы в медицине, стала фаталистом, уверенная – все происходящее к лучшему.

      – Марина! – Сестра от неожиданности вздрогнула.

      Игорь Маратович частенько, как и подобает начальству, приходил не вовремя.

      – Снегирев здесь?

      – Здесь! – рефлекторно, привыкшая «отмазывать» опального хирурга, соврала та.

      – Где?

      – В операционную позвали… В плановой.

      – А чего врешь?

      – По привычке.

      – Чего ему там делать? Без него не справятся? Пусть ко мне зайдет. И не как обычно. Срочно! – захлопнул дверь и был таков.

      … Посидел несколько минут, наблюдая суету утра. Мимо сновали мелко семенящие больные, скрученные неприятной спутницей – болезнью, и бодрящиеся проведующие, со страхом и тревогой поглядывая на неприятное окружение. Сашка потянул сыроватый воздух, чувствуя запах несуществующей плесени. Будто гниение окружало его. Это было наваждением, обманом, иногда преследовавшим его. И за гулом роя в голове послышался рой приглушенных голосов.

      Фыркнул. С кряхтеньем поднялся, будто враз постарел на много лет, жизненные силы отдавая пациенту. По часам минуло каких-то десять минут, а по внутреннему хронометру выливалось, будто часовая стрелка шагнула на три-четыре деления.

      «Если каждого считать не за цифру статистики, сам станешь похоронным исчислением в хреновой демографической ситуации», – пробубнил под нос, закручивая усталость в витиеватую реплику.

      – Чего звали? – спросила Марина, едва Саша переступил порог ординаторской. Как и всякий осведомленный в делах других, она была до крайности любопытна.

      – Вчерашний день найти не могли. Специалиста позвали, – отмахнулся Снегирев. Будет настроение, расскажет. Хотя, она узнает раньше, но будет делать вид, что не знает. Чтоб узнать устаревшую новость из уст очевидца. Так интереснее. – Марин,