Сашкино лето, или Четыре неудачных операции доктора Снегирева. Антон Москатов

разразиться длительной речью.

      Но, не успел.

      – Экстренная, не спать! – дежурный фельдшер соседнего отделения суетливо ввалился в ординаторскую.

      – Чего у тебя?

      – В плановую операционную спустись. Срочно. Телефон чего отключен?

      – Зарядить не успел. Ща буду, – Снегирев упер палец в Марину. – Потом поговорим. Ты пока дополнительные сплетни собирай.

      Сашка спешно, но, чтоб не смущать никого, ибо бегущий врач в мирное время вызывает недоумение, а в военное – панику, сиганул к лестнице.

      …Операционный стол залит кровью. Красный, отвратительный цвет, который даже по прошествии стольких лет хирургической практики вызывал у Снегирева стойкое неприятие. У врача на халате полоса красных капель, мигом впитавшихся в ткань. Брызнула кровь, струя ударила в сторону, разукрасив врачебное одеяние.

      Обе женщины, опытные хирурги, стоят бледные, словно смерть, если в операционной такое сравнение уместно.

      Ира, девочка, окончившая институт на несколько лет позже Снегирева, но, не по дням, а по часам набиравшая опыт, с мольбой взглянула на Сашу.

      – Что? – немым вопросом кивнул тот.

      – Помоги, – глазами ответила она, а вслух сказала. – Саша, сильное кровотечение. Кажется, не сможем остановить. Боимся потерять больного…

      Снегирев сквозь силу улыбнулся. Потому как понял: это важнее всего.

      – Когда кажется, креститься надо. Ой, прости, у тебя ж руки заняты… – сказал он, спешно надевая перчатки и стерильный халат. С первого взгляда понял, не отсутствие опыта, неумелость стала причиной, а бес паники, в короткий миг вселившийся во врачей.

      – Ириша, как выходные провела?

      – Хорошо, – вымученно, но привыкшая к выходкам Снегирева, далеких от реалий жизни, ответила женщина.

      – С детьми?

      – С детьми.

      – В городе карусели открылись? Я б на колесо обозрения сходил. Давно там не был.

      – Не знаю. Не ездила.

      – Как не ездила? – притворно изумился Снегирев. – А занималась чем?

      – В парк ходила.

      – Да-а-а, в парке сейчас хорошо. Цветет все, распускается. Вишня дурманит… Вера Михайловна, – обратился теперь хирург к ассистенту, – где кровоточащее место?

      В раскрытой брюшной полости, в операционной ране лежат четыре руки на целом ворохе марлевых салфеток. Пропитались кровью.

      Сердце забилось медленнее, но сильнее. Гулом отдалось в голове. Будто кровь загустела. Саша привык к этому ощущению. Оно помогало сосредоточиться. Казалось, время испуганно замирает, признавая в Снегиреве повелителя, отступает в безостановочном беге от своих законов.

      Крупная, мужская рука с толстыми, но гибкими пальцами, отодвигает небольшие женские. Теперь в ране пять ладошек. Снегирев пальцем нашел рану. Придавил.

      – Убирайте руки, – неторопливо присел на стул. С победоносным видом, будто разработал план Берлинской операции, растянул губы в улыбке. – Девчонки, знаете, где я вчера был?

      Глядя в испуганные, отрешенные глаза хирургов, где не успокоились дьявольские огоньки растерянности, потому что врачи