Во веке веков. Юрий Слащинин

Много в них заманности для нашего брата поднамешано. И не хочешь, так не устоишь…

      Гаврила Матвеевич опять хитро прищурился, поглядывая на внука. Видел, как он кипит-булькает, словно самовар, но не торопил расспросами, знал, сам сейчас выложит…

      – Жениться буду. – Сашка впился взглядом в деда: одобрит, нет?

      – Эк тебя крутануло!

      – Заладил…

      – Во, дурак! Дело-то человеческое. Поймался, может, – так и скажи. У нас в роду все до девок жадные были. Из-за меня так и сейчас старухи ругаются меж собой. И отец твой сестрицу-то Василису до свадьбы завернул. Эх, делов было…

      Опять смеялся Гаврила Матвеевич, сотрясая густую растительность на лице. Кивнул на двери:

      – Привёл мать твою под вечер. Встали у порога и не знают, что говорить. А она махонькая, в сарафанчике сереньком… Как вдруг заревёт в три ручья. Её не отдавали за нас: шибко я с отцом её резался из-за Агрофевны. Да знаешь ты её – двоюродная тётка дружка твоего Петьки Сапожкова. Сейчас она кривобока, а тогда хороша была. Да… Не бывать свадьбе, говорит, не отдам за Валдаев. А они, значит, без свадьбы управились. Куда теперь денешься? А ты кого выбрал?

      – Ирину Морозову.

      Сашка почувствовал облегчение, когда увидел в окно подъезжавшую ко двору телегу: матери пришлось прервать беседу, прощаться, чтобы открыть ворота. Теперь Ольге Сергеевне минут десять идти до своего дома, прикинул он, если ещё кто-нибудь не остановит. Возле дома она крикнет: «Ири-ноч-ка!». Иринка выпорхнет из калитки, повиснет у матери на шее, да ещё ноги подогнет. Сашка видел раз такую картину, – запищит что-то, заворкует и только после замечания матери догадается взять у неё кошелку. А потом войдут в дом, представил Сашка, и… Нет, не сразу, наверное, скажет. Выждет.

      – Дед – а, ты чего молчишь?

      Гаврила Матвеевич не ожидал такого поворота и растерянно соображал, как быть?

      – Н-но! Н-но! – звонко донеслось со двора.

      Костик ввёл во двор под уздцы лошадь. За телегой не торопясь вошёл отец. В линялой голубой косоворотке, с распахнутой душой, крутогрудный, как все Валдаи, да с гвардейскими усами, он казался особенно крупным рядом с матерью, забегавшей возле него колобочком. Улыбались, довольные, что в дом привезли добро.

      – Дед – а, ты чего? Не нравится?

      Сашка делал вид, будто не понимает деда. Ирина училась с Костиком, дружила с ним, приходила в эту вот горенку готовиться к выпускным экзаменам. Они собирались вместе поступать в Ленинградский университет, и, по деревенским соображениям, их считали женихом и невестой. И вдруг он, Сашка, встал на пути родного брата. Потому и молчит дед, прячет глаза.

      – Приехали, что ль? – Дед отвалился от стены, легко поднялся и, ступая босыми ногами по скрипучим половицам, слегка пригнув голову, пошёл из избы. – Пошли, Сашк, подмогнём. Мне мука горбы хорошо проминает. Привык с молодости таскать на мельницах. Эх, сколько же я этих мешочков перекидал. Не совру, наверное, – мильён!

      Хитрил