Во веке веков. Юрий Слащинин

что ли?

      – С мельницы. Помолол пшенички, сынка подкормить.

      – Ну, бывай…

      И разъезжались взаимно довольные: один – тем, что выразил своё уважение Гавриле Матвеевичу, с которым связана была вся жизнь с малолетства, когда ходил в его ватаге на другие хутора и села, другой тем, что показал сынку уважение к себе односельчан – гляди да на ус мотай. Не богат да славен, как барин. Сын тоже был удовлетворён, потому что хотел дослушать рассказ про поляков.

      – А ты ло-о-вок. Поцеловал куму, и уста в суму, – рассмеялся Гаврила Матвеевич, напоминая сыну недавнее. – Глядь, и девку под тулуп.

      – Замерзала же, видел…

      – Да правильно… Добро творить надо тёплыми руками.

      Нахмурясь, Николай молчал, опустив глаза и подтянув губы. Покачал головой в такт езды и вновь поднял глаза, только стали они не наружу глядеть, а куда-то в свою глубь. Гаврила Матвеевич замер, поняв, что вот сейчас и будет тот разговор, которого ждал, не торопя сынка расспросами, давая вызреть угнездившейся в нем боли. И сын заговорил.

      – Озверел я там, батя. Рубка, пальба, погони. То мы за басмачами, то сами от них… А тут ещё жара, пыль, пот, гады всякие… Раз прискакал старик. «Спасайте, – просит, – бай вернулся и дома жгёт». На коней! Отбили, разогнали. Заночевать остались. А они нам резню устроили, повалили со всех сторон. Взводный говорит: «Без подмоги не продержаться, скачи, Колька, в отряд». Лёха, дружок мой, коня своего дал. Последней гранатой дувал свалили – это забор такой глиняный, как стена. Выскочил в пролом, стреляю, в меня палят. В ногу вдарило. Вроде как камнем. Скачу. Конь у Лешки лучший в эскадроне, птицей несёт. За село вылетели, проскакал, может, полверсты, а он тише, тише, да брыкнулся подо мной.

      Охнул Гаврила Матвеевич. Вперившись взглядом в сына, он словно бы слился с ним, переживая и этот удар пули в ногу, и падение коня, предвещающее верную гибель. На миг показалось, что не Колька, а сам он спрыгнул с повалившегося коня, да тут же подломился от хлестнувшей по ноге боли. Упав, огляделся. Конь храпел, беспомощно задирал голову, порываясь встать и одним глазом виновато и тоскующе глядел на него, будто прося пощады. Впереди увидел камни, залитые лунным светом, под ними – чернь теней, но туда не успеть – всадники скачут от села. Назад лучше – и в бурьян спрятаться.

      – Спрыгнуть с коня успел; но и сам повалился от боли, – продолжал рассказ Николай. – Всё-таки пулей вдарило, не камнем. Огляделся… Лунища как фонарём светит, весь на виду. А тут погоня скачет. Куда бы нырнуть?

      – В траву, и назад! – приказно шепнул Гаврила Матвеевич, не спуская глаз с сына, и тот кивнул:

      – Ага… Впереди камни какие-то. Подумал, там будут искать обязательно, а я за бурьян скатился и навстречу им пополз. За бурьяном оказался арык. Это как бы канава ручья, – объяснил Николай, и Гаврила Матвеевич сразу понял, что значило то узкое ложе, привидевшееся ему в переживаниях за сына.

      – Вижу, поскакали к камням, а я ск�