И снег будет падать на крышу. Анна Силкина

отвечаю:

      – Почему одних? С ними мои два брата живут.

      – Ты тут по Москве гуляешь, а братья там грядки копают?

      Я хватаю воздух ртом, как рыба. Мне абсолютно не ясно, чего бы ей хотелось. Чтобы я вернулась на целину и копала с братьями грядки? Но тогда я перестану быть её ученицей, и она не сможет проверить, копаю я их или нет. Или чтобы братья ко мне приехали? Но тогда родители же точно будут брошены… Что-то у меня не сходится…

      Не, а какого хрена я вообще перед ней оправдываюсь?!

      – Не совсем понимаю, – говорю я, – какой сценарий моего будущего кажется вам потребным.

      Класс, до этого тихонько гудевший, затихает… Дарья Гавриловна смотрит на меня в упор, потом спрашивает:

      – Думаешь, ты тут самая умная?

      – Полагаю, что самая умная тут вы. – Говорю я. – Объективно, по уровню образования. А что?

      – Сядь, – произносит Дарья Гавриловна с каменным лицом.

      Я сажусь. Все взгляды направлены на меня. Жорик потихоньку дружески хлопает меня по плечу, Настя под партой пожимает мне руку. Димка очень тихо шепчет: «Коса на камень наехала».

      – Продолжаем знакомство. Пусть о себе расскажет… Аветисян!

      Не по возрасту долговязый Армен с грохотом поднимается из-за парты. Я обвожу глазами класс и вижу вперившиеся в меня бездонные, страшные глазищи новенькой Наташи.

      – Ничего такого, – говорю я ей одними губами и улыбаюсь. – Просто иногда я по целинной привычке думаю матом. А когда на ходу перевожу на русский литературный, получаются немножечко громоздкие конструкции.

      ***

      Библиотека оказалась в новом районе – пятиэтажка к пятиэтажке, кое-где пристройки с магазинами. От центра не очень далеко, но я поняла, что по утрам придётся ездить на троллейбусе, и помрачнела ещё сильней.

      – Марта, это до весны. К дню рождения уволишься и будешь готовиться к поступлению.

      Я вздохнула и прижалась щекой к автомобильному стеклу. Дедушка посмотрел на меня сердито:

      – Ты ведёшь себя как разбалованная фифа, привыкшая, что в жизни всё решает блат. Твоя мать на целину уехала, чтобы такой не быть!

      – Я не хочу быть как она, – сказала я.

      – Но не обязательно же становиться такой, какой она стать боялась!

      Я молча дёрнула ручку машины.

      …в первый миг мне показалось, что сбываются худшие мои опасения: у завбиблиотекой лицо было на вид такое же постное и скорбное, как у Гавриловны. Она представилась Клавдией Петровной, задала нам с дедушкой пару формальных вопросов про моё образование и навыки и отправила нас в отдел кадров. Дедушка остался сидеть в коридоре, я пошла оформлять документы. Худенькая тихая кадровичка вполглаза следила за моими руками, когда дверь открылась, и заглянула болезненно полная женщина с трагически поджатыми губами и с почти седыми волосами, собранными в высокий и крохотный, как у фрекен Бок, пучок.

      – Зинуля! –