Смута. Письма самозванки. Владислав Клевакин

в виде бочки качнулась под задницей монаха, тот непроизвольно затараторил:

      – Иже еси на небеси…

      Евлампий поднял глаза на стрелецкого голову.

      – Чего расселись, говорю? – повторил свой вопрос Внуков.

      – Так молились, батюшка!

      Евлампий, кряхтя и охая, слез с бревна, не забыв при этом ухватиться за ушибленный бок.

      – Молились они, – фыркнул голова. – Жарче надо было молиться.

      – Куда уж жарче? – огрызнулся Евлампий.

      – Молились бы жарче, не принесла бы нечистая на землю нашу адовых мук.

      Евлампий остановился и, вытянув худую бородку к небу, отчаянно заскулил.

      – Ну, правильно, – кивнул Иван. – Может, святые отцы-угодники твой плач, Евлампушка, услышат.

      Воевода щелкнул саблей в ножнах. Монахи испуганно подпрыгнули.

      – Не боись, святые отроки, – рассмеялся воевода. – Дайте-ка я вам сейчас подсоблю.

      Он скинул саблю с поясом, содрал через голову кольчугу, бросив ее на телегу, ухватился за ствол пищали. Закинув ее на плечо, воевода лихо зашагал к каменной лестнице, что вела на крепостную стену.

      – Предупреди Годунову… – Долгорукий поправил застежки на кафтане и вновь уставился на иконы.

      – Нет ее, еще второго дня пропала куда-то, – с огорчением буркнул воевода. – Вслед за казаком, что от Шуйского послание привез, ушла, верно.

      Долгорукий помотал головой:

      – Не такая Ксения. Век до кончины при монастыре будет грехи замаливать.

      – Так нет у нее грехов-то! – вспылил воевода.

      – У нее нет, – серьезно и растянуто так произнес Долгорукий. Сказал так, словно хотел сто раз подчеркнуть сказанное им. – А у Бориса, отца ее Годунова, воз да мелкая тележка.

      Воевода понимающе кивнул.

      – Упаси от беды рабу твою Ксению, Господи! – прошептал Долгорукий, наложив на себя крест. – Настоятелю передай, чтобы с Пятницкой башни зорче дозорные смотрели. Упустят ляхов – голову сниму. – Долгорукий сжал кулак и с силой ударил по деревянному столу. Лики в подставах подпрыгнули, но не упали.

      Воевода это заметил сразу и довольно пробубнил:

      – Бог с нами. Вон как ты по столу звезданул, а иконам хоть бы что. Знак это, князь.

      Долгорукий согласно кивнул:

      – Ну, дай-то Бог. Когда начнем?

      – Как петухи на монастырском подворье закукарекают, так и начнем.

      Во дворе монастыря построились стрельцы и казаки, участвующие в вылазке. Долгорукий разделил всех на три отряда.

      Ночь на 11 ноября в лагере Сапеги прошла беспокойно. Выстрелы пищалей и мушкетов раздавались посреди самого польского лагеря.

      – Что происходит? – Встревоженный Сапега испуганно выскочил из своего шатра. Слуги невнятно пожимали плечами и жались к яркому пламени костра.

      – Русские пошли в атаку? – Сапега ухватил метавшегося рядом гусара.

      – Хуже, ясный пан! – испуганно пролепетал гусар.

      – Что же тогда? – удивленно воскликнул Сапега.

      – Нечистая