Кира. Петр Альшевский

стирается,

      ржание не вторгается,

      оголтело скачущей через барьеры

      чемпионкой в соревнованиях на конях

      быть,

      высказываю мое личное мнение,

      неувлекательно,

      еще ужаснее путь дискоболки, штангистки,

      регбистки,

      перебрав приходящие на ум вариации,

      я, разрешите признаться, удостоверилась —

      овации мне бы не в области спорта.

      Театральный триумф?

      Рукоплещущая мне после финального

      занавеса публика меня бы осчастливила

      и я бы на радостях напилась,

      читая восторженные рецензии,

      алкоголь бы в себя добавляла,

      следующий спектакль я бы репетировала

      печально спившейся,

      переспавшей с кучей

      боготворящих меня мужчин,

      талантливый режиссер ставит со мной «Медею»,

      а у меня, помимо захлестнувшей зависимости,

      беременность,

      триппер,

      я бы ему рассказала, и он бы заорал:

      «Все к лучшему, настоящую трагедию

      ты сыграешь!».

      Знаете, приносить такие жертвы ради театра

      я не готова.

      Из Театра Моссовета вам бы знакомую мне

      фанатку вашего дела позвать,

      за роль «Медеи»

      целый венерический букет

      подхватить она согласится.

      Ее имя Ирина,

      фамилию не скажу,

      ее сумасшедшая любовь к театру росла,

      забота о сожителе

      соразмерно росту снижалась,

      в кафе перед ее театром

      он заинтересовался мной,

      разговором и в первую очередь

      сексом

      остался очень доволен,

      актрисе Ирине ему не раскрывать, но он,

      нарвавшись на очередное проявление

      безразличия к его нуждам,

      ей о нас выложил и поразился —

      словно бы об измене Генриха Восьмого

      или фараона Неферкара Седьмого он ей поведал.

      Она не возмутилась,

      глаза от текста с незначительным эпизодом

      не оторвала,

      «трахайся, Дима, с кем тебе вздумается»,

      лаконично промолвила.

      В постели Дима хорош,

      принимала я Диму охотно,

      между нашими бурными актами он мог говорить

      исключительно об актрисе Ирине.

      «Какая же она чокнутая, какая же маньячка

      дерьмовых пьес,

      написанных блевавшими и дрочившими

      авторами!».

      Я за Островского и Теннесси Уильямса

      не заступалась,

      точка зрения Дмитрия

      право на существование,

      как и любая другая,

      имеет, почему бы ей не иметь,

      перекосы Дмитрия в сторону

      проигнорировавшей его неверность актрисы

      настраивала меня на мысль,

      что связь у нас ненадолго,

      его гневные излияния на Ирину

      я скоро попрошу прекратить, и он замолчит,

      потом не придет,

      Ирина, конечно же, специфическая:

      обожающий